– Как вы смеете надо мною потешаться?! Неужели я недостаточно важная персона? Разве не я обратил на вас внимание его величества?

– Сами того не желая, сударь!

– Не желая? Да как вы смеете говорить о желаниях?! Вы флиртуете с неаполитанцем, вы флиртуете с королем, вы флиртуете даже с карликами и содомитами, но пренебрегаете мною! Вы презираете меня!

– Прощайте, сударь!

Однако он не спешил ее пропустить.

– Неужели вы думаете, что я заметил вас потому, что на меня произвела впечатление ваша музыка? Ваши дилетантские пьесы и неумелая техника? Не стану отрицать, вы играли бы сносно – повторю, сносно, не более того! – если бы всецело посвятили себя музыке, но вы предпочли растратить попусту невеликие способности, которые были вам даны, и, может быть, оно и к лучшему! Женщины играют механически, не вникая в суть! Женщины играют как школьницы! А уж если женщины сочиняют музыку, это превосходит все мыслимое и немыслимое! Женщинам надлежит молчать! Женщины годятся только для одного, а вы столь глупы, что даже не в силах сообразить, для чего именно!

В уголках рта у него вскипела слюна. Он угрожающе возвышался над ней, не прекращая кричать.

Она схватила растрепанную стопку нот.

– Разрешите пройти!

Она намеревалась произнести эти слова ледяным тоном, чтобы поставить его на место, но голос ее дрогнул, выдав обиду. На другом конце зала молодые музыканты замерли в неловком молчании, повернувшись спиной к руководителю оркестра: они боялись его не меньше, чем Мари-Жозеф.

– Дайте мне партитуру! – потребовал он. – Так и быть, я снизойду до вас и выберу несколько отрывков на маленькую пьесу, но вы должны отблагодарить меня, а его величество – узнать, кому вы обязаны своим успехом.

– Нет, сударь. Я не оскорблю слуха его величества несовершенной музыкой, написанной женщиной.

Гупийе отодвинулся, пропуская ее, но поклонился с издевательским видом:

– Хотите уйти? Что ж, идите. Без моей помощи вас ждет неудача. Я передам его величеству, что вы пренебрегли его повелением и ничего не написали!

Мари-Жозеф ехала верхом на Заши по направлению к фонтану Аполлона, прижимая к себе ящик для живописных принадлежностей и лежащую внутри его партитуру. Она не решалась вернуться в музыкальный салон. Может быть, когда Доменико закончит упражняться, ей удастся его разыскать.

«А стоит ли его разыскивать? – размышляла она. – В конце концов, он просто маленький мальчик, пусть даже вундеркинд, может ли он беспристрастно оценить мою музыку? К тому же месье Гупийе наверняка запретит ему играть мою кантату. Пусть бы месье Гупийе выбрал несколько фрагментов, тогда бы я не совсем уж опозорилась перед его величеством».

Но на самом деле она не могла вынести мысль о том, что месье Гупийе станет переделывать музыку русалки.

В фонтане Аполлона русалка пела и выпрыгивала из воды на потеху зрителям. Мари-Жозеф постаралась забыть о своих бедах и унижениях. Они были ничтожны в сравнении с опасностью, грозившей русалке.

Она пробралась сквозь толпу к клетке, возле которой сидела стайка придворных дам в ярких нарядах, и смотрела, как резвится морская женщина. Мадам Люцифер курила маленькую черную сигарку и что-то шептала на ухо мадемуазель д’Арманьяк, щеголявшей в уборе из павлиньих перьев, полностью скрывавших ее волосы.

Увидев Мари-Жозеф, мадемуазель д’Арманьяк встала. Остальные дамы последовали ее примеру. Мари-Жозеф в немалом удивлении сделала реверанс.

Встав на колени на бордюре фонтана, она пропела имя русалки. «Русалка, ты не поведаешь этим земным людям какую-нибудь историю?» – попросила она.

Русалка подплыла к подножию лестницы и подняла руки: Мари-Жозеф сцепилась пальцами с перепончатыми пальцами русалки.

Русалка фыркнула; по припухлостям на ее лице словно прошла рябь. Она поднесла к лицу левую кисть Мари-Жозеф, заставив ее наклониться, потыкала коготками в повязку и слегка покусала узел, который ее удерживал. Когда русалка надавила на бинт, боль пронзила руку Мари-Жозеф с новой силой.

– Пожалуйста, не надо! – Мари-Жозеф отдернула руку. – Мне же больно!

В шатер, смеясь и расталкивая толпу, явились несколько придворных. Лоррен провел в первый ряд пятерых-шестерых молодых аристократов. Они с преувеличенной учтивостью поклонились дамам и портрету его величества, а потом, небрежно развалившись, вытянув ноги и затягиваясь сигарами, уселись в кресла. Мари-Жозеф поспешно отвернулась от Лоррена и Шартра.

– Пожалуйста, русалка! – взмолилась Мари-Жозеф. – Пропой им историю!

Прибыли мадам и Лотта в сопровождении графа Люсьена. Мари-Жозеф встала и сделала реверанс. Она боязливо и робко улыбнулась графу Люсьену в надежде, что он простил ее неуместную откровенность утром. Он учтиво кивнул ей. В присутствии мадам – или графа Люсьена? – придворные стали вести себя достойно.

Русалка начала свое повествование мелодичным шепотом.

– Она поведает вам историю, – произнесла Мари-Жозеф.

«Океан баюкал людей моря на своих волнах тысячу сто лет. Мы никогда не воевали и не соперничали с земными людьми».

Мари-Жозеф обнаружила, что перенеслась в мир, создаваемый песней русалки. Она качалась на волнах, кожей ощущая морскую прохладу. Она по-прежнему говорила, пела, пересказывала историю, но ее слушатели куда-то исчезли, и теперь ее окружали обитатели моря. Она плыла и пела; она ловила рыбу и поедала ее сырой; она резвилась и смеялась вместе с русалочьими детьми, между сияющих искрами щупалец гигантского ручного осьминога.

«Но потом земные люди нашли себе новую забаву – они стали охотиться на нас с кораблей».

Внезапно толщу воды пронзил странный звук. Русалка и ее семья всплыла на поверхность, в царство солнечного света. С любопытством, без страха, готовые встретить незнакомцев так же, как некогда – минойцев, морские люди приблизились к кораблю с драконьим носом, медленно плывущему по волнам.

«Они пришли в наши воды…»

Над бортом корабля взметнулась огромная сеть, она обрушилась на морских людей и пленила троих – одного из ее братьев и двух сестер. Земные люди с воплями и с хохотом перегнулись через борт, показывая пальцами на русалок и водяных. Они выбрали сеть с морскими людьми, не обращая внимания на их крики.

«Они напали на беззащитных морских людей».

Подняв паруса, мерно ударяя длинными веслами, викинги двинулись дальше. Оставшиеся на свободе морские люди, охваченные ужасом, последовали за ними. Отчаянные вопли их друзей эхом отдавались от деревянных бортов, словно само море стонало от боли.

«И они мучили нас».

Викинги привязали водяного к дракону, украшавшему нос их ладьи. Своими криками он предупреждал их о приближающихся утесах и рифах. Иногда они нарочно направляли корабль на скалы, наслаждаясь вырывавшимися у водяного воплями ужаса.