Он пожал Диме руку, чмокнул Валю в щеку и побежал к перрону.

– Андрей Николаевич, извините, конечно, но… Вы про черный пояс соврали?

– Соврал! – на бегу ответил Короленко. – Ну какой из меня каратист. Так, недоразумение. Я так сказал, чтобы боевой дух поднять. Прости!

– Да вы все равно классно деретесь! – закричал Дима, когда Андрей уже заходил в вагон.

Андрей обернулся на ступеньках вагона, помахал им рукой.

– Не умеют бабы ценить настоящих мужиков, – возмутился Дима. – Он, как лев, дрался с бандитами! Я же видел!

– Это ты про кого сейчас? – Валя лукаво поглядела на друга.

– Да это я так! – пробубнил он.

Поезд тронулся, мальчик и девочка махали Короленко вслед рукой.

Дима уже повернулся, чтобы уйти с вокзала, только Валя вдруг подошла и поцеловала его сама. Первая.

– Ты лучший!

– Серьезно? – просиял он.

– Серьезней не бывает! – И снова поцеловала Димку, признавая свою вину. Зря она считала его таким, как все!

* * *

Сима сидела у кровати сына. Он пришел в себя и теперь просил прощения:

– Мама, ты простишь меня? Я столько глупостей натворил!

– Ты перестань, сынок, даже думать про это, – погладила его по голове мать. – Знаешь, как говорят: не согрешишь – не покаешься!

– Мама, кто за Витькой моим смотрит? – заволновался Ваня.

– Так Людмила! – улыбнулась Сима. – Он к ней, знаешь, сразу на руки пошел!

– Это хорошо! – слабо улыбнулся Ваня.

– Ладно, ты поспи. – Серафима поправила подушку под головой сына. – Тебе врач обещал, что через три денька уже ходить сможешь. А я пойду пока. Ладно?

– Ладно, мама.

Он взял ее за руку и поцеловал эту крепкую мозолистую руку.

– Вспомнил. Я вспомнил. Отец там, в больнице, говорил: мама у нас самая лучшая на свете. А я его, дурак, не послушался.

– Лыко-мочало, начинай сначала! – возмутилась Серафима. – Не люблю дважды про одно и то же. Сказала же по-русски! Я простила, значит, и он простил. Все! Спи!

Сима пошла к двери. Сын задал ей вопрос:

– Мама, а чего ж ты Андрея своего прогнала? Он же спас меня! Он же классный! Ты ж его любишь, мама. Я ж по глазам твоим вижу!

Отвернулась Сима, ну чего тут скажешь!

– Я не прогнала, сынок. Я просто не позвала.

Печально стоял Андрей у окна вагона. Мимо проходила очень милая проводница.

– Пассажир, вам что, плохо? – участливо спросила девушка.

Короленко снял очки, поглядел на проводницу:

– Нет. Мне не плохо. Мне… очень плохо…

– Врача позвать?

Андрей замотал головой:

– Не спасет меня врач. И работа тоже не спасет.

– Извините, тогда я догадалась, – улыбнулась девушка. – Вы ее любите, а она не пришла вас провожать! И ничего не сказала на прощание…

– Ну, типа того, – попытался улыбнуться Андрей.

– Может быть, вы вернетесь? Через полчаса станция!

– Нет. Спасибо. Я никогда туда не вернусь. Это решено, – тихо сказал он.

Проводница ушла.

Андрей думал о Симе. Взять бы сейчас телефон да позвонить ей! Только что он даст, этот звонок… У нее своя жизнь. Нужен бы был, сказала бы: «Останься».

Ничего не сказала. Вот он и едет. Едет. Едет…

Прошло полгода. Жизнь на ферме шла своим чередом.

Люда играла с маленьким Витькой. Ваня ласково смотрел на сына и девушку. Он поправился, только теперь ни о каком городе и слышать не хотел!

– Интересно, я в детстве тоже такой крикливый был? Надо у мамы спросить! – смеялся он, глядя на сынишку.

– Вань, а Витенька вчера меня мамой назвал, представляешь? – Люда застенчиво улыбнулась.

– Ну и хорошо! – обрадовался парень. – Правильно сделал!

Люда просияла…

На поляне неподалеку от деревенского кладбища паслись лошадки, красивые, ухоженные. Травку щипали, играли друг с другом.

На могилу Вити Зорина лег один букет цветов, за ним второй… Сима привезла сюда Ирочку Долгову в инвалидной коляске. Двигаться Ира не могла, вот и взяла ее к себе Серафима жить. Лечила, кормила, ни на минуту не оставляла, будто сестра она ей родная.

– Ты, Витюша, за нас будь спокоен, – говорила мужу Сима. – Ваня в дом вернулся. С Людочкой у них, дай бог, все наладится. А внук наш обжора первостатейный. У человека два состояния – или орет, или ест. Не знаю, в кого пошел… Лицом в тебя, это точно. Нос – один в один… И губы тоже…

Минуту обе женщины молчали, глядя на фотографию Вити.

– А мы теперь, видишь, вот вместе пришли. Я и Ира. Так уж жизнь свела, – вздохнула Сима. – Ну, поедем, Ир. Дома ждут…

Она покатила коляску. Ира сидела неподвижно, только слезы с лица смахивала…

Ваня открыл дверь. На пороге стоял Короленко.

– Это я, – улыбнулся он. – Можно?

– Вы очень вовремя! Мама сейчас вернется, обедать будем всей семьей, – обрадовался Иван, протянул ему руку.

– Я вообще приехал сказать, что мое предложение твоей маме остается в силе. Я знаю, что ты против. Но я – насовсем. Да! Я, Вань, издательство оставил. И не жалею. Я сказки свои буду писать у вас! Рядом с Серафимой я наконец стану самим собой. Ваня, это все громко звучит, но это правда, хотя я знаю, что ты – против… – Короленко волновался, говорил путано, потому что писал он всегда лучше, чем говорил.

Ваня очень обрадовался его приезду. Обнял его от души.

– Я – за, дядя Андрей! Я тремя руками за! Мама вас очень любит и очень ждет.

Андрей вздрогнул:

– Она… говорила? Так… говорила?

– Разве про это говорить надо? – засмеялся Иван. – Она в спальне каждую ночь плачет, думает, что никто не слышит! А вы вон… Полгода тянули!

– Дурак! Это я с собой боролся! Понимаешь? Я боролся… И вот я здесь! Потому что я себя победил! Так можно я войду?

– Нужно! – Иван завел его в комнату. – Нужно, дядя Андрей!

Катила Сима Иру в коляске, а та все слезы с лица утирала.

– Сима, я вон мужа у тебя уводила, сына против настраивала. Дочь сманить мечтала, а ты вот возишься со мной!

– А как иначе? – улыбнулась ей Сима. – И не хнычь! Во-первых, у Вали с Димой дети пойдут, вот тебе какое утешение будет. Во-вторых, я тебя на ноги поставлю. Ты меня, Ирка, не знаешь, я всю медицину земного шара на уши подниму!

– Да за что? – всхлипнула Ирка. – За что ты ко мне так?