Шон ничего не ответил, он словно не понимал, что ему говорят.

– Твой племянник и твой мальчик Дирки. – Шон продолжал тупо смотреть на него. – И еще Мбежане. – На этот раз Шон вздрогнул. – Я послал их на ферму, там врачи.

По-прежнему никакого ответа от Шона, но теперь он ладонью вытер рот и глаза.

– Майк и Дирк не очень пострадали, а у Мбежане сильно обгорели ноги, – быстро продолжал Кен Бростер. – Молодой Дирк попал в пламя. Майк и Мбежане пошли за ним... окружило... упали... подняли их... пытались помочь... бесполезно... сильно обгорело мясо на ногах...

Шону эти слова казались разрозненными, бессмысленными. Он стоял, прислонившись к фургону, ощущая странную неопределенность, безволие. Это уж слишком. Пусть уходит. Пусть уходит.

– Шон, с тобой все в порядке?

Руки Бростера легли ему на плечи. Шон выпрямился и огляделся.

– Мне надо к ним. Одолжите мне лошадь.

– Поезжай, Шон. Мы останемся и присмотрим тут. Не волнуйся – мы уж постараемся, чтобы не началось снова.

– Спасибо, Кен. – Шон осмотрел кружок бесстрастных черных лиц и повторил: – Спасибо.

Шон медленно въехал на конный двор Лайон-Копа. Здесь было много экипажей и слуг, черных женщин и детей, но все замолчали, узнав его. У дальней стены стояли носилки, окруженные женщинами, и Шон первым делом направился туда.

– Я вижу тебя, Мбежане.

– Нкози.

Ресницы Мбежане обгорели, и это придавало его лицу слепое и слегка удивленное выражение. Его руки и ноги были в плотных белых повязках, сквозь которые желтыми пятнами проступала мазь. Шон присел рядом на корточки. Он не мог говорить. Протянул руку и неуверенно коснулся плеча Мбежане.

– Тяжело? – спросил он.

– Нет, нкози, не очень. Мои жены пришли за мной, и я вернусь, когда буду готов.

Они еще немного поговорили, и Мбежане рассказал о Дирке и о том, как пришел Майкл. Потом сказал:

– Эта женщина – жена того, кто погиб.

Шон впервые заметил ее. Она одиноко сидела на одеяле у стены в углу полного людей двора. Рядом с ней стоял ребенок – наклонившись вперед, голый, он обеими руками держал полную грудь и сосал. Женщина сидела спокойно, поджав ноги. На ее плечах был плащ из крашеной кожи; впереди он был расстегнут, чтобы ребенок мог добраться до груди. Шон подошел к ней. Ребенок смотрел на него большими глазами, не выпуская изо рта сосок, углы его рта были влажными от пролитого молока.

– Он был мужчиной, – приветствовал Шон женщину.

Женщина серьезно склонила голову.

– Он был мужчиной, – согласилась она.

– Куда ты пойдешь? – спросил Шон.

– В крааль моего отца.

Высокий головной убор из красной глины подчеркивал спокойное достоинство ее ответа.

– Отбери двадцать голов скота из моего стада и возьми с собой.

– Нги ябонга. Благодарю тебя, нкози.

– Иди с миром.

– Оставайся в мире.

Она встала, взяла ребенка на руки и, не оглядываясь, вышла со двора.

– Теперь я пойду, нкози, – сказал со своих носилок Мбежане. Его кожа посерела от боли. – А когда вернусь, мы посадим акацию снова. Пожар был небольшой.

– Да, небольшой, – кивнул Шон. – Иди с миром, друг мой. Пей много пива и толстей. Я навещу тебя.

Мбежане негромко засмеялся и жестом велел женам занять места у носилок. Они подняли его, молодые женщины, крепкие от работы на полях, и понесли со двора. Выходя, они запели; они шли двойным рядом, по обе стороны от носилок, статные и высокие, их голые спины блестели на солнце от масла, ягодицы покачивались под короткими набедренными повязками; их голоса звучали стройно, единым хором; они пели песню, приветствующую воина, который возвращается с битвы.

На веранде Лайон-Копа собрались соседи с женами – они пришли выразить сочувствие и предложить помощь.

Ада ждала Шона. Он поднялся по ступенькам.

– Как Дирк? – спросил он.

– Все в порядке, спит. Ему дали опий.

– А Майкл?

– Ждет тебя. Отказался принять лекарство. Я устроила его в твоей комнате.

Проходя по коридору, Шон остановился у комнаты Дирка и заглянул туда. Дирк лежал на спине, перевязанные руки были сложены на груди. Лицо его распухло и было покрыто красными царапинами там, где его рвали ветки акаций. Рядом терпеливо дежурила Мэри. Она посмотрела на Шона и хотела встать. Шон покачал головой.

– Нет, я приду, когда он проснется.

И он прошел по коридору к своей комнате.

Три девушки Ады суетились и чирикали у постели Майкла, как птицы у потревоженного гнезда. Увидев Шона, они прекратили чириканье. Все девушки Ады необъяснимо побаивались Шона.

– О, мистер Кортни, его бедные руки... – начала одна, потом малиново покраснела, торопливо присела и выбежала из комнаты. Остальные последовали за ней.

Шон подошел к кровати.

– Привет, Майкл.

Голос его звучал хрипло; Шон заметил волдырь, который, как светлая виноградина, свисал со щеки Майкла.

– Здравствуй, дядя Шон.

Обожженные места на лице и губах были смазаны желтой мазью. Шон осторожно сел на край постели.

– Спасибо, Майкл, – сказал он.

На следующее утро, очень рано, приехал Ронни Пай с Деннисом Петерсеном, оба в костюмах.

– Прекрасный наряд, – приветствовал их Шон. – По делу или по дружбе?

– Ну, можно сказать, понемногу и того и другого. – Ронни остановился на верху лестницы на веранду. – Можно войти?

Шон провел их в конец веранды, и все сели, прежде чем снова заговорить.

– Я слышал о пожаре, Шон. Ужасно. Говорят, погиб туземец, а Дирк и Майкл пострадали. Ужасно.

Ронни сочувственно покачал головой.

– Вы слышали также, что я потерял четыре тысячи акров посадок? – вежливо спросил Шон.

– Слышали и об этом, – серьезно кивнул Ронни. – Ужасно.

Ронни и Деннис быстро переглянулись и уставились себе на руки.

– Очень печально, – повторил Ронни, и наступила тишина.

– Вас еще что-нибудь беспокоит? – вежливо спросил Шон.

– Ну, раз уж ты сам об этом заговорил...

Ронни достал из внутреннего кармана пиджака длинный сложенный документ, перевязанный красной лентой.

– Не возражаешь, если мы кое-что обсудим? Можно позже, когда почувствуешь себя лучше.

– Давайте, – сказал Шон.

– Параграф восемь. – Ронни разложил документ между кофейными чашками. – Касательно вышеназванного обеспечения, а именно посадок акации в квартале № 2 фермы Лайон-Коп, стоимостью приблизительно...