звезды. Сириус. Арктур. Сегодня они самые яркие. Сверкает возле линии горизонта красивая голубая Венера, слабым огоньком мерцает Юпитер. В конце концов станет так темно, что даже Юпитер будет гореть всю ночь. Если бы у меня был мой телескоп, я могла бы сосчитать его луны. Мою Полярную звезду еще не видно, но она скоро появится.

Я вижу Вегу, Альтаир и Денеб. Эти звезды образуют совершенный треугольник. Николай Исаакович рассказал мне об этом всего через несколько дней после нашей свадьбы.

— Все мореходы это знают. А ты?

Я знала названия звезд, но никогда не замечала треугольника, не знала его названия. Звезды образуют столько возможных комбинаций в ночном небе, что нельзя увидеть их все, нельзя дать им всем имя.

— Тогда я дам ему название, — заявил он, — и назову в честь тебя, Анна Петровна Булыгина.

Он обнял меня за талию и притянул к себе. Все лето звездный треугольник вращался над нашими головами, и с каждым поворотом я все сильнее влюблялась в мужа.

Приходится подождать на лугу всего лишь несколько минут — и Полярная звезда показывает свое прекрасное лицо. Сегодня она особенно яркая и четкая, словно знает, что нужна мне. Едва завидев ее, я чувствую, что усталость соскальзывает с плеч, точно старая мантия.

Я вытягиваю руки, смыкаю кулаки, потом считаю. Провожу линию между Денебом и двумя далекими деревьями, потом, как только Денеб отходит от линии, поворачиваю на север и иду.

Через некоторое время я дохожу до конца луга. Трава колется, но мои ноги ничего не чувствуют. Когда я достигаю опушки леса, мне ничего не остается, кроме как снова войти в него. Я ищу среди кустов тропу, но не нахожу. В конце концов, махнув рукой, я просто продираюсь через кусты и оказываюсь среди деревьев.

Ветер выводит мелодию в их кронах высоко над головой. Вокруг, как всегда, кучи поваленных, заросших мхом деревьев — они кажутся серыми тенями, но я все равно вижу их очертания. Иногда земля становится болотистой, и мои ноги увязают в грязи. Но теперь, когда я знаю направление, идти вперед легче.

Я то и дело останавливаюсь, чтобы посмотреть в небо. Если меж деревьями достаточно большой просвет, я вижу, как сияет моя дорогая Полярная звезда. Она придает мне храбрости.

— Аня!

Надо мной склоняется Николай Исаакович. Его лицо загораживает обзор, совсем как лицо старухи. Мне больше ничего не видно. В его глазах стоят слезы.

— Аня, что случилось?

— Не знаю, — пытаюсь ответить я, но вместо слов издаю лишь шипение. — Где ты был?

— Я тебя не слышу, — он хватает меня за руки.

Я вскрикиваю. Его ладони обжигают.

— Господи! — Он отпускает и отворачивается. — Сделай же что-нибудь!

Старуха с ложкой вернулась. Она дает мне лекарство, но я отказываюсь открыть рот. Не могу больше вынести боли.

— Аня, у нас сын! Тебе сказали?

Потом я впервые замечаю, что мое тело изменилось. Обжигающая боль внутри исчезла, живот опал. Гром в моей голове стих, и теперь она такая легкая, что могла бы воспарить.

— С ребенком все хорошо, Аня. — В его голосе слышатся слезы. — С ребенком все хорошо.

Ребенок. Меня охватывает дрожь.

Муж натягивает одеяло из кедровой коры мне до подбородка.

— Тимофей Осипович переживает. — Он осторожно подтыкает его вокруг моей шеи. — Он принес тебя сюда. Ты знала?

Тимофей Осипович нес меня когда-то по берегу. Мое тело подпрыгивало, его плечо врезалось мне в живот, пока мы не увидели колюжей. Потом он выстрелил из ружья, чтобы их напугать.

— Тебе больше не нужно беспокоиться. — Он берет меня за руку, но на этот раз осторожно. Прижимает ее к груди. — Я о тебе позабочусь.

— А ребенок? — восклицаю я. Точнее, пытаюсь.

— Просто отдыхай, Аня, — говорит он. — Я с тобой. Я же сказал тебе, что я вернусь, и вот я здесь.

Я поднимаюсь так долго, что, должно быть, взбираюсь на гору. Деревья тут растут реже. Их кроны уже не такие густые. Наступила ночь, но оттого, что лес не такой густой, я чуть лучше различаю тропу в свете ночного неба. Что лежит впереди, я еще не знаю. Луг? Озеро? Берег моря?

Я убыстряю шаг. Кусты разрастаются. Деревья становятся ниже и стоят еще дальше друг от друга. Я близка к краю леса. За кустами ничего не разглядеть. Я раздвигаю ветки и выхожу из черноты.

От кончиков ног по моему телу поднимается волна, она доходит до самой макушки, а потом снова откатывает к кончикам ног. Это не вода. Это страх.

— Коля!

Я стаю на краю прибрежного утеса, такого высокого, что, если поставить одну на другую мачты от шести шхун, они бы все равно не достали до моих стоп. Я хватаюсь за ломкие ветки позади меня. Ветер хлещет мне в лицо.

Лунный свет отражается от поверхности океана, который вздымается, потом опадает пеной и разбивается о подножие утеса, на котором я пытаюсь удержать равновесие. Далеко внизу противостоят волнам валуны размером с карету, но их затопляет с каждым прибоем. Море ревет, как мифическое чудище. Что-то — коряга? — ударяется о подножие утеса с глухим стуком, который достигает моих подошв. Земля содрогается.

Мне отчаянно хочется шагнуть назад. Но кусты переплели свои ломкие пальцы и не дают мне.

— Коля!

Его имя улетает с ветром и пропадает.

Старуха заменила лекарство. Теперь оно теплое и сладкое, как мед. Мне хочется больше, но когда в ложке ничего не остается, она отворачивается. Не дает мне больше ни капли.

От входа доносятся мужские голоса. Они разговаривают. Я закрываю глаза. Попытка понять, что они говорят, лишает сил.

Маки. В своей касторовой шляпе.

— Анна, — говорит он, — как вы себя чувствуете?

Я на мгновение встречаюсь с ним взглядом. Его глаза широко распахнуты от беспокойства. Я быстро закрываю свои. Слишком много усилий нужно, чтобы выдержать его взгляд. Он восклицает что-то на своем языке. Я слышу громыхание костей и раковин. Кто-то поет.

— Вы должны отдохнуть, — говорит он. — Ужасные дни. Вы должны поправиться. Ваш сын рассчитывает на вас.

Я вспоминаю день, когда меня накрыло волной, после того как бриг сел на мель и мы побежали к берегу. Крики людей, рев прибоя — все доносилось будто из-под воды. Точно так сейчас звучит и голос Маки: хотя я знаю, что он стоит рядом, он с таким же успехом мог бы обращаться ко мне из другого мира.

— У меня хорошие новости. Появились корабли. Один американский корабль сейчас у Моквины.

За его словами следует громовой