В те дни Палеолог беседовал в Царском Селе с Великим князем Павлом о действиях, которые заставили Россию вновь потерять Восточную Пруссию, этот неоценимый залог.

– Боже, куда нас это заведет! – в отчаянии горько вздыхал князь. Но затем, быстро овладев собой, твердо заявил, преисполненный решимости: – Нет, мы пойдем до конца. Если придется еще отступить, то будем отступать. Но я гарантирую вам, что мы продолжим войну до победы… К тому же я только повторяю то, что третьего дня говорили мне император с императрицей. Они оба удивительно мужественны. Никогда ни единого слова жалобы, ни слова уныния. Они стремятся только поддерживать друг друга. И никто из их окружения не осмеливается завести с ними речь о мире.

Германцы тем временем продолжали успешно продвигаться вперед между Неманом и Вислой. Великий князь Николай Николаевич в беседах с Морисом жаловался на усталость своих войск и слишком большое истощение запасов. Как бы между делом осторожно дал понять, что был бы счастлив, если французская армия перейдет в наступление, дабы остановить переброску немецких сил на восточный фронт. Палеолог все прекрасно понял и отписал об этом желании своему правительству, напомнив, что Верховный главнокомандующий, не колеблясь, пожертвовал армией генерала Самсонова в августе прошлого года в ответ на просьбу французов о помощи. Ответ из Франции гласил, что генерал Жоффр отдал приказ об энергичном наступлении в Шампани.

Расставаясь с Морисом, император не упускает случая пригласить его на чай:

– Я знаю, что вы уезжаете сегодня вечером. Но мы еще увидимся за чаем. Если же у вас нет ничего более интересного, я поведу вас посмотреть кинематографические картины, которые демонстрируют наши действия в Армении. Вот увидите, они весьма интересны.

Условились встретиться. Теперь к Сазонову – закрепить достигнутые договоренности.

После разговора с ним Палеолог отправляется к поезду главнокомандующего, расположенному в нескольких метрах от императорского.

Кабинет у Великого князя, где тот принимает посла, просторный, обставлен с большим комфортом. Повсюду мягкая мебель и устланный медвежьими шкурами и восточными коврами пол.

– Я должен побеседовать с вами о весьма важных вещах, – чуть ли не у самого порога заявляет Николай Николаевич. И тут же продолжает решительно, со всей присущей ему откровенностью: – Сейчас не Великий князь говорит с господином Палеологом, а главнокомандующий русскими армиями официально обращается к французскому послу. В этом качестве я должен вам заявить, что немедленное содействие Италии и Румынии требуется повелительной необходимостью…

Боже, неужели он отчаялся? И кто – Верховный главнокомандующий! Человек, о котором совсем недавно говорил министр земледелия Кривошеин по возвращении из ставки:

«Великий князь Николай полон уверенности и пыла. Как только его артиллерия получит снаряды, он перейдет в наступление. Он все намеревается идти на Берлин…»

Кто же будет поддерживать стремление императора уничтожить Германскую империю? Недаром ведь тот заявлял: «Я не допущу никогда более, чтобы при мне был аккредитован посол германского кайзера…»

Дальше развивать Палеологу эту мысль Великий князь не дает, продолжая разговор:

– Не толкуйте все же эти слова, как вопль отчаяния. Я остаюсь убежденным, что с божьей помощью мы победим. Но без немедленного содействия Италии и Румынии война продлится еще очень долго, затянувшись на месяцы, и будет сопровождаться ужасным риском.

Хвала Господу, русский главнокомандующий еще не опустил руки!

– Французское правительство не переставало увеличивать свои старания, дабы приобрести нам содействие Японии, Греции, Болгарии, Румынии, Италии, – успокаивающим тоном увещевает Морис. – Господин Делькассе стучался во все двери. В данный же момент он ухищряется, чтобы увлечь румынское и итальянское правительства. Но надо признать, что притязания России на Константинополь и проливы, быть может, сделают вступление этих двух правительств в наш союз невозможным.

– О, это целиком и полностью дело дипломатии… Я не хочу об этом ничего знать… теперь побеседуем откровенно.

Протягивая раскрытый портсигар с папиросами, Николай Николаевич усаживает Мориса на диван рядом с собой и задает множество самых разных вопросов касаемо Франции. Палеолог с готовностью отвечает, насколько возможно откровенно.

– Я не нахожу слов, чтобы выразить восхищение, которое мне внушает Франция! – в который раз восклицает Великий князь посреди беседы.

Палеолог не остается в долгу:

– Но и Россия делает все возможное для достижения победы, несмотря на те трудности, с которыми ей приходится сталкиваться. Только что император посвятил меня относительно ваших планов об общем наступлении на Силезию по ущельям Одера и Нейссы.

Вопреки ожиданию главнокомандующий недовольно хмурится. После небольшой паузы произносит со вздохом:

– Признаюсь, мне стоит некоторого труда примирить этот проект с тревожными перспективами, которые открыло ваше заявление.

Его лицо мрачнее тучи, но Великий князь между тем продолжает:

– Я никогда не позволю себе оспаривать мнение его величества, кроме тех случаев, когда он сделает мне честь спросить моего мнения…

Постучав, заходит адъютант. Сообщает, что император ждет Главнокомандующего и господина посла к чаю. Великий Князь идет вместе с Морисом, по пути показывая свой вагон. Довольно комфортабельное помещение, устроенное с умом. Особенно впечатлила спальня. Очень светлая, с четырьмя окнами. Мебель – проще некуда. Зато все стены сплошь в иконах. Здесь их штук двести, не меньше.

После чая император ведет Мориса в кинематограф, устроенный в одном из сараев. Длинный ряд живописных картин изображает недавние действия русских армий в областях Чороха и Агры-Дага. Перед взором проплывают гигантские стены Восточной Армении, беспорядочное нагромождение высоких гор, остроконечные, изрезанные хребты. Палеолог невольно восхищается. Каким же мужеством надо обладать, чтобы вот так, подобно русскому солдату, подвигаться вперед во всем этом хаосе, при тридцати градусах мороза, под непрестанно хлещущими порывами снежной бури.

По окончании сеанса он прощается с императором в его вагоне и в половине восьмого вместе с Сазоновым едет обратно в Петроград.

* * *

Отделение Самгрилова сгрудилось у костра. Пили чай. Половина солдат уже напилась, опустошив чайник, и теперь блаженствовала, лежа или сидя на задворках, подставив лица лучам заходящего солнца. Еще семеро терпеливо ждали новую порцию кипятка.

– Когда еще закипит… – тоскливо протянул Верхов, отводя взгляд от круглых, закопченных боков пузатого чайника, который, недавно наполнив, подвесили над огнем.

Достал из кармана пустой кисет. Вздохнув, хлопнул по плечу сидевшего рядом Костычева:

– Иван, у тебя табачок есть?

– Найдется.

– Свой?