– Зачем свой… Антиндантский… А у тебя что, нет?

– Искурил весь… Надо бы за дарственным сходить. Не поспел, пока курицу отваривал.

Посыпав табаком подставленный приятелем клочок бумаги, Костычев и себе сварганил самокрутку. Глядя на них, вертеть цигарки принялась вся честная компания.

Андрей справился раньше. Выудил из костра горящую щепку, прикурил от нее и передал Ивану. Пока тот смачно чмокал, раскуривая цигарку, к нему потянулся сосед из последнего пополнения. Покончив со своим делом, Костычев бросил щепку обратно в костер, сказав маршевику:

– Сам зажигай.

– Нельзя, что-ль… – обиженно протянул тот. – У тебя че, особенная была?

– Не особенная, а нешто можно, дурья твоя голова, от одной щепы троим прикуривать?!

– А че, нельзя?

– Известное дело, нельзя, – встрял Верхов. – Третий завсегда убит будет. Тебя же дурня жалеют.

– Врешь… – засомневался молодой, но лучину зажег.

– Делать мне больше нечего.

Вдали, где-то на подступах к передовым позициям крепости, послышалась редкая ружейная стрельба. Все навострили уши. Часа через два им предстояло идти туда, в окопы, сменять первый батальон.

Вроде, утихло.

Андрей затянулся, прищурив глаза. Выпустил дым через нос и сказал:

– На войне, паря, приметы – первое дело. Будешь их знать и блюсти, значит, выживешь. Ну а коли нет, недолго и голову сложить несолоно хлебавши… Вот как-то раз, помню, оборонялись мы на болоте. Не позиция, а хлябь какая-то. Жарко, дождей нет, а чуть сунешься в соседнюю рощу, из-под ног вода проступает. Мошка злющая – жрет почем зря. Ну, мужики-то и говорят, надо сказать, мол, Пискунову, хозяйственнику нашему, чтобы баню рыл. Тогда, дескать, беспременно смена будет, и на другое место уйдем. Уж сколь раз так бывало. Только начнет Пискунов баню сооружать – бац, и нас на другое место перекидывают. Ну, сказали ему. А он в штыки. Сидите там, говорит, и не рыпайтесь. Какая на болоте может быть баня? Не стану попусту рыть. Однако же на другой день разыскал клочок сухой земли да за постройку-то и принялся.

– Иди-ка ты, не хотел ведь, – усмехнулся Кузьма.

– Во-во. А когда спросили его, почему передумал, говорит: «Видно уж надо». Хотел, мол, у сажалки ягод нарвать, да сам оборвался. Еле спасся. Берега-то ломкие, торфяные… Как еще вылез-то, до сих пор не знает. Через день баня уже топилась вовсю. Два взвода помыться успели. Кое-кто даже подтрунивал над Пискуновым. Леший, мол, обошел тебя с приметой-то. А он им в ответ: «Погоди… Дождемся ночи». А ночью пришел приказ немедленно выступать. Так-то вот…

– Ишо у нас был случай, – перехватил инициативу Самгрилов. – Ждали мы атаки. Акромя дежурной части, стянули в окопы половину всех людей. «Поддержка» сидит наготове. Прямо в снаряжении, иди-ка ты, отдыхает. В окопах тихо. Говорим шепотом. Ни картошки не варим, ни чаю не кипятим…

Все сразу посмотрели на чайник. Тот уже хорошенько парил. Еще чуть-чуть, и чай будет готов.

– Так вот, – продолжил Кузьма. – Кто-то из молодых переодевался. Чтобы вроде как обчиститься к смерти. Его предупредили: «Всего белья не сымай». Нехорошо это. Надо, чтобы одна какая вещь от старой смены осталась. Она-те за землю удержит. Хоть и подранит, а все жив будешь. Тот, иди-ка ты, норовил в старой рубахе остаться, да отговорили. Зачем в ней-то? Рубаху безвременно менять надо. И портки тож. Потому, ежели в живот ранение, так чтобы чище было. Парень-то здоровый был, иди-ка ты. Даже захочешь, хрен промажешь. А вот портянки, те и старые подойдут…

Забурлила вода. Сыпанули заварки, подождали. Пока все готовили кружки, Верхов снял чайник с крюка. Взяв его за ручку через полу шинели, принялся разливать.

– Дальше-то че было? – нетерпеливо спросил Самгрилова давешний маршевик. – Выжил тот молодец али как?

Отхлебнув горячего напитка, Кузьма причмокнул:

– Хорош чаек… Да, в тот день атаку немцев отбили. Потом сами перешли в наступление. Во время штыковой мужичка того в грудь ранило. Нетяжело, вскользь. Отбитым штыком по груди царапнуло. Рваная рана была. Неглубокая, но длинная. А смени он портянки? Не ровен час и в бок бы угораздило! Или прямиком в грудь, иди-ка ты…

Верхов, как всегда, не удержался, чтобы не вставить свое слово:

– Да то ему германец пьяный попался. Не глядел, куда тычет.

– Или перетрусил, нашего бугая увидев, – заржал Иван, и его заливистый смех подхватило все отделение…

* * *

– Какой-то ерундой занимаемся, честное слово! – Буторов едва сдерживался, чтобы не наорать. Красное лицо, взгляд, пускающий гром и молнии, нервно поджатые губы. – Для чего мы с вами занятия проводим, господин подпоручик? Чтобы видеть вот это безобразие?

Подпоручик Чоглоков, командовавший 12-й ротой землянцев, стоял в полной растерянности над выгребной ямой, которую оборудовали в одном из ответвлений хода сообщения. На дне длинной канавы, издающей ужасное зловоние, среди куч испражнений то здесь, то там белели марлевые повязки с коричневыми пятнами, не оставляющими ни капли сомнений в том, как именно их используют солдаты. Новые маски, выданные Красным Крестом!

– Ими же у вас, извините, задницы подтирают! – продолжал разнос Буторов. – Разве для этого респираторы предназначены?

– А еще их развешивают на деревьях, – подлил масла в огонь посмеивающийся рядом Соллогуб.

Одарив его уничтожающим взглядом, Николай снова напустился на Чоглокова:

– Сколько ваших солдат на данный момент не имеют противохлорных масок?

– Не могу знать. Не проверял…

– Так проверьте! Это вам не шуточки.

Подпоручик снял фуражку и взъерошил волосы.

– Послушайте, господин доктор, – начал он со вздохом. – Здесь не только моя рота дежурит, если вам известно. Батальоны постоянно сменяют друг друга на позициях. Так что…

– Хотите сказать, это не ваши солдаты пользуются респираторами, мягко говоря, не по назначению? – ехидно спросил Буторов.

– Не знаю, – честно признался Чоглоков. – Наверняка и они это делают. В ближайшее время устрою проверку имущества.

– Уж постарайтесь. И не затягивайте с этим. В других ротах я тоже попрошу командование провести инвентаризацию.

* * *

– Где командир роты? – услышал Котлинский чей-то властный голос.

– Туточки они, ваше благородие, – ответил кто-то из солдат. – Сюда пожалуйте… Владимир Карпович, к вам!..

В землянку спустился высокий офицер. В свете лампы блекло сверкнули на погонах две маленькие звездочки. Хм, тоже подпоручик, а гонору-то, гонору…

– Почему вы предоставили мне лишь половину своих людей? – с порога насел посетитель на Котлинского.

– Кому это «вам»? – холодно поинтересовался Владимир.