Правда, дотронуться он посмел лишь до Тамары, после отъезда Наташи.

С Тамарой было проще. Можно было говорить и серьёзно, и о пустяках, можно было молчать; можно было прийти к ней в номер и просидеть весь вечер, можно было вовсе не приходить и ничего не объяснять ни до, ни после. Она не строила иллюзий насчёт их взаимоотношений, понимая, что пути-дороги у них разные и знакомство мимолётно, разъедутся завтра и, скорее всего, больше не встретятся. Принимала всё естественно – так, как оно было на самом деле.

В один из вечеров Валерий сидел у неё, нёс разную околесицу о своих друзьях-студентах, о знакомых, густо перемешивая правду с вымыслом, серьёзное с весёлым, рассказывал об охоте на зайцев и уток – был в ударе. Тамара листала подшивку «Огонька», слушала, снисходительно улыбаясь, когда он завирался напрочь.

Вдруг на страницах журнала Валерий увидел фотографию довольно симпатичной девушки, но не смазливое личико привлекло его внимание: на девушке был лишь крохотный купальник.

– Ну-к, ну-к, дай-ка, – бесцеремонно потащил журнал к себе Валерий.

– Обойдёшься, – засмеялась Тамара, отбирая подшивку и закрывая страницу.

– Дай!

– Нет!

Они сидели на кровати у стола, чуть поодаль друг от друга, и в борьбе участвовали только их руки. Валерий с удивлением обнаружил, что они у неё настолько сильные, что отнять журналы, не разорвав их, было невозможно. Он придвинулся ближе, обхватил Тамару правой рукой, достаточно крепко, но бережно, чтобы не сделать больно, – она вырвалась.

– Какая мощь! – невольно сказал он вслух. Она засмеялась в ответ. – Нет, правда, откуда у тебя столько силы? От папы с мамой или занималась чем-нибудь?

– Занималась, – передразнила Тамара. – Работала два года у станка. Да ещё вдобавок таким лапальщикам сдачи давала.

– По-нят-но, – протянул Валерий.

В следующий вечер он затеял возню уже умышленно, войдя в азарт, так обнял её, что она не могла вырваться, запустил руку под свитер, а там… никаких одежд больше не было! Только приятная шелковистая кожа, твёрдый бугорок на груди и – его ладонь. Валерий опрокинул девушку на кровать.

Теперь уже она не делала попыток освободиться, сказала серьёзно, с горечью:

– Оставь. Это же не любовь…

На лице её было выражение тоски и обиды. Он ушёл, сгорая от стыда и нового потрясения. Он уже знал женщин. И Тамара казалась ему такой же, как те, – доступной. И вдруг преграда – любовь. Он думал, что любовь – это чувство неземное, которое может вызвать только такая девушка, как Наташа. Видеть её и светиться – так же, как она, – ясным небесным светом. А что Тамара? Она вся – плоть, она женщина; такая вынесет всё, любую работу, любую боль. И родит не охнет: она для этого предназначена природой. Какая ей нужна любовь?

Остынув на улице, но так и не приведя мысли в порядок, Валерий пришёл в номер, где они жили с Павлом.

– Дай денег.

Узнав, зачем они ему, Павел разъяснил ситуацию: денег не было. Помедлив, спросил:

– Это серьёзно?

– Понимаешь – у неё… свитер прямо на тело…

– Ну, это не от бедности, – засмеялся Павел, – в рюкзаке у неё, наверное, что-нибудь есть…

Став серьёзным, посмотрел внимательно на Валерия, спросил с оттенком осуждения в голосе:

– А ты, значит, уже проверил?

– Так… вышло.

– М-да. Смотри, чтобы скандала не вышло.

Последующие дни, до самого часа вылета, Валерий не делал больше попыток сблизиться с девушкой. По-прежнему шутил, иногда заходил в гости, в номер, – она так и жила одна, командированных женщин в Туре больше не оказалось. Всё же он постоянно помнил неповторимое ощущение от прикосновения к её груди и жаждал испытать его вновь. Удерживали слова:

– Это же не любовь…

Они звучали в памяти всякий раз, когда он встречал её взгляд. Карие глаза её жили своей, непонятной ему, жизнью. То они казались ему тёмными и холодными, то в них сквозило равнодушно-безразличное отчуждение или появлялось вдруг не то сожаление, не то сочувствие. В этих глазах нельзя было прочитать всего – в них постоянно что-то было скрыто, какая-то тайна; тайна, которая явилась после тех её слов о любви. А может, она была и раньше, может, это он стал замечать её лишь с того момента…

Всё же, входя в вертолёт, он вдруг вспомнил общежитских друзей и обругал себя размазнёй: «Упустил, дурак, такую кралю! Больше не увидимся – достанется другому». Это чувство и двигало им, когда он протянул к ней руку: «Критический момент – можно позволить себе чуть-чуть…»

Но как всё повернулось! И это будет теперь всегда с ним, с ними. Если только продолжится жизнь.

«Какая легкомысленность! – ругала себя потом Тамара. – За целый день не могла одеться». Умывальника в её комнате не было – умылась «налево по коридору» ранним утром и натянула свитер на голое тело – поторопилась, показалось, что кто-то шёл в умывальню; так и проходила до самого вечера. Не поленилась, а просто забавляла её и радовала мысль, что в невидимых постороннему глазу деталях одежды она, в общем-то, и не нуждается.

«Этот лопоухий медведь заметил или догадался о чём-то… Какие у него ручищи!» – испугалась сперва. Боялась повторить однажды сделанную ошибку. Хорошо, что он ещё не знает, какая власть таится в его ладонях! Просто невозможно было не покориться его ласке. Откуда только она нашла слова и силы, чтобы произнести их? «Это же не любовь». А потом, когда он испуганно отдёрнул руку, виновато отвёл в сторону взгляд и насупился, она вдруг остро пожалела его, ещё мгновение, и она не удержалась бы от желания приласкать его – обнять и целовать безумно и жадно обиженно оттопыренные губы, но он повернулся и ушёл.

Широченные мужицкие ладони… как у её отца. Крепко и бережно брали когда-то её отцовские руки и поднимали вверх. Высоко-высоко, выше всех. Руки да ещё жутковато-сладкое чувство страха и восторга одновременно – это осталось ей в память об отце. Больше ничего.

Тамара родилась в первый год после войны, но война достала и её. Спустя пять лет сгинул, пал от рук националистов её отец. Он им не мешал – просто в неурочный час пересеклись дороги бандеровцев и вступившего в колхоз крестьянина.

«Богом будь проклята эта земля!» – у матери детей уже было трое. Старшая – Тамара. И они уехали. В Донбасс, к тётке.

Училась Тамара в русской школе, десятый класс кончила в вечерней: пошла работать, надо было помогать матери.

Через год после окончания школы это случилось. Статный был парень Вадим, красивый – все девушки с интересом поглядывали на молодого инженера. И рук не распускал, не то, что некоторые… Даже наоборот – вступился как-то раз за Тамару, и её перестали донимать цеховские балагуры.

Она и не поняла толком, как же это произошло. Ласковые его слова вскружили голову, или тайное ожидание необычной судьбы, которое живёт в каждой девушке, или хмель весеннего воздуха… Опомнилась она слишком поздно. Поспешил Вадим, а, может, и не было у него настоящего чувства.