Волосы у Локтева встают дыбом: «Что я наделал! Зачем поехал?!»

Мысли его скачут в поисках выхода, взгляд перебегает от горячей красной надписи на табло к иллюминатору, от него – к выходной наглухо задраенной двери и вдруг натыкается и останавливается на чьём-то спокойном лице. Улыбается?..

«Ах, да! Это же Павел! Чему он радуется?!»

На какое-то время скользнувшая по лицу Середюка улыбка возвращает Локтева к действительности: мотор вертолёта стучит, может быть, обойдётся?

Нет! Это – конец! Не зря не хотела Настя отпускать его в тайгу в этот раз.

Локтев поехал в поле вместе со всеми, ещё в апреле, но телеграмма догнала его на следующий день в Красноярске: «Жена в плохом состоянии. Присутствие необходимо». И подпись начальника экспедиции. Когда вернулся, внезапный кризис миновал, но она стала просить, чтобы он больше не уезжал. «Возвращаться нельзя – счастья не будет».

– Боюсь я, Коля. Вдруг с тобой что, и я помру, а с кем же наши детки останутся? Брось, а? Ну что – деньги? Всех не заработаешь.

Приступ прошёл, лицо её порозовело, глаза смотрели мягко и ласково, одной рукой она держала его узловатую ладонь, другой гладила её, словно котёнка, сверху.

Он молчал, пытаясь хоть как-то уразуметь всю несуразность положения. Она, молодая, почти вдвое моложе его, лежит в постели и говорит – о чём? – о своей смерти! Неправильно! По какому такому порядку? Сперва он должен, а потом уж её очередь. Но он-то здоров! Не подгнил ни единым краем. Значит, и ей – жить. Как же иначе? Ребятишек надо поднять. Да и сами ещё не пожили всласть.

– Коля…

– Ладно, погоди. Дай подумать. Куда пойти-то? Я же не только из-за денег. Я что умею? Вышки ставить – больше ничего. Была б грамотёшка… В сторожа податься? Забыл уж, с какого конца автомат держать, более двадцати лет прошло. Ну, ружьё. Рази ж топором.

– Зачем так, Коля?

– Я не в обиду. Думаю. Семья всё-таки. Потерпим до осени, а? Деньжат привезу, за зиму найду подходящую работёнку.

Она согласилась. Казалась спокойной и бодрой, а в глазах такая тоска… Едва хватило у него сил ступить за порог. И вот полетели…

Конечно, не в работе дело – топор из рук пока не выпадает – нашлось бы ему место на любой стройке. И должности не жаль: бригадир – невелика шишка. Обучили как-то их, опытных рабочих, крепить тросы и блоки для подъёма вышек, пользоваться, с грехом пополам, теодолитом, дали корочки техника-строителя, и – ступай командуй. Теперь молодых в бригадиры ставят, грамотных, настоящих техников. Каждую осень присылают их.

Осенью – да. А весной где возьмёшь на замену ему, Локтеву, подходящего человека? Отказаться в последний момент, вот так – вдруг – подвести экспедицию. Этого себе Локтев позволить не мог. В бригаде хоть и бичи, но мужики стоящие, многие с Локтевым не первый год пашут. Да и прикипел к делу. Сразу оторваться трудно.

Настя, конечно, понимает, потому и отпустила. Душа-радость жёнушка. Встретились, когда Локтев уже начал крепко закладывать за воротник, думал, что так и засохнет бобылём, не оставит после себя живого ростка. Оказалось – оставит; выходит, что просто лёг кусок его жизни другим концом. Сперва, смолоду, по пятам за ним ходила смерть, и он свыкся, научился смотреть смерти в лицо в те годы, когда жизнью определено смотреть в глаза любимой.

Неужто теперь всё рухнет, пойдёт прахом, когда, наконец, стала судьба на правильную колею?

Почему отпущена человеку радости малая щепоть, да и ту не удержать? Почему? Была же Настя здоровой, Егорку родила. Потом, через год, Маришку – и нá тебе! Порок какой-то обнаружился, с тех пор и пошло, сердце подводить стало, слабость её кружит, дыхания не хватает. Работать чуть, а волноваться совсем нельзя.

Что же будет? Его смерти Настя не переживёт.

О-о! Локтев знает, как сурова и жестока бывает земля. Видел не раз, как падали, зарываясь в землю, самолёты. Сомнёт земля в ком, сплющит в лепёшку их трясучую жестяную коробку, уравняет всех в званиях и знаниях. Одно им будет имя на всех – покойники. Не себя жаль до слёз Локтеву. Кто заменит Егорке и Маришке родителей? Кто даст любовь и ласку?

Заглох мотор, и – показалось Локтеву – остановилось у него сердце.

Подавшись вперёд, чуть наклонив лысеющую голову, словно приготовился к прыжку Алексей Бойков, рабочий Павла Середюка. Длинные мослатые руки его увенчаны гирями-кулаками, готовыми к действию. Но кулаки в создавшейся ситуации бесполезны.

«Всё! Влип, Лёха! Допрыгался! – почти со злорадством думает о себе Бойков. – Рвать когти некуда. Считай: махнул небо в клеточку на гроб с музыкой…»

Злость на весь мир, на самого себя постепенно сменяется у Лёхи тоской и тихой печалью.

Чёрт его понёс в эту экспедицию… А куда было деваться? Снова за высокий колючий забор? Кому охота! Неделю всего-то и побыл на воле…

«Дура-ак, ой дура-ак, – запоздалое раскаяние грызёт душу, – ну плюнул бы ему в рожу и – хорош. Хватило бы с него. Сидел бы сейчас с Варюхой, держал бы её за титьку или сляпал бы ей ещё одного короеда, мальчишку…»

Словно злой рок преследовал последние годы Алексея. Был ведь обычным парнем, после восьмого класса пошёл на завод. Хулиганил и выпивал не больше других. Призвали в армию – и там ничем от всех не отличался. Случалось и благодарности получать, правда, сидел на губе пару раз, за самоволки. С кем не бывало? Всё как у всех. И на заводе к нему отношение стало, после того как вернулся из армии, уважительное. Попил, погулял сразу после возвращения, но в меру.

С чего началось-то? Не с Варьки же. Хотя за неё можно было загреметь на хороший срок. Заслуженно. Но там он просто не подумал. Проходит мимо окна румяная, аппетитная девчонка с портфелем – вполне зрелая девица, ещё и глазки строит, заигрывает. Разве подумаешь, в каком она классе учится? Да и вообще – разве в такой момент о годах думаешь? Проводил раз, проводил другой, стал в дом к ней заходить, благо часто по вечерам у неё родителей дома не оказывалось, то в гости к соседям уходили, в лото играть, то стариков навестить.

Варька от рук не отстранялась – глупая была. А он считал – взрослая. Однажды не утерпел, и с тех пор стали они в игры для взрослых играть.

Стоп! Тут приходила в голову мысль, что она, пожалуй, и родить может. Но он не то чтобы отмахнулся от этой мысли, а просто не придал значения – не видел ничего страшного в таком обороте событий: жениться пора пришла.

И вдруг – скандал! «Ты, гад такой, ребёнка уже сделал, а хоть спросил, в каком она классе учится? Знаешь, сколько ей лет?»

Действительно ведь – не поинтересовался, а Варюхе шёл всего лишь шестнадцатый год, как раз к шестнадцати она должна была родить. Пошумели её родители, да делать нечего: дали согласие на свадьбу. Но в исполкоме, куда он вынужден был обратиться за разрешением на брак, упёрлись. Решили отдать Алексея под суд. Была там одна моралистка… Струсил Лёха, но нашёлся. Привёл с собой Варьку. Варька плачет, а Лёха показал на её живот и говорит: «Ну, посадите меня, а куда она с этим?»