И он схватил чашечку, стал прихлебывать, закрыв блаженно глаза. Еще приговаривал:

– Пока хозяева-пчеловоды с пчелами, а парень твой дрыхнет после танцев… – Просиял вдруг: – О, что я вижу? Фирменный бутерброд “Темур”, между прочим!

Прихлебывал, жевал… Она сказала:

– Ты сядь хоть. Сядь, садись.

Сел, кивнул:

– Я тебя не выдам, не бойся.

– Я скажу, что брат, если что.

– Да-да, – поморщился Темур и, не отвлекаясь на мелочи, о другом заговорил. – Так вот, когда я вернулся, – продолжал он прерванный в кафе разговор, – нет, когда я не вернулся… меня человек подобрал. Его звали Саид. Я уж почти кровью истек, он меня тащил на себе всю ночь. Потом я долго лежал в его доме, дети этого Саида меня скрывали. Сына расстреляли из-за меня. А с его дочерью я тайно жил, когда набрался силенок…

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Не знаю. Я сам себе рассказываю.

– У нас мало времени.

– Да! – очнулся он. – Да! Ты прости меня, что я пришел… что я вообще еще есть… Но я должен был зайти в последний раз, в доме побывать, я же здесь жил, жил! Еще кофе, чашечку, умоляю! – и впрямь взмолился Темур.

Опять прихлебывал, смеялся:

– Кофе-то у тебя, а? Не знал, жаль. Я ведь всегда сам кофе тебе в постель, это хоть помнишь? – Потом сказал: – Я пришел, потому что, когда в следующий раз приду… если я, конечно, когда-нибудь опять приду… я уже ни черта не увижу! – Он снял очки, повертел в руках. – Вот, и в этих уже слепой! Зрение падает после контузии… Так что правда, это в последний раз… – Улыбнулся. – Но вижу еще кое-что, вижу… Ты влюблена?

– Нет.

– А что же с тобой?

– Я не знаю.

– Красивый парень. И лицо хорошее, доброе. Он в какой комнате спит?

– В дальней. А зачем тебе?

Темур поднялся, снял со стены обтянутый кожей круг, побил в него ладонями:

– А вот зачем. Ты узнаёшь? Мы его не разбудим, раз он там в дальней… А пчеловоды пускай со своими с пчелами! Ну-ка!

Он опустился на колени и, зажав круг под мышкой, опять забил в него ладонями, что-то еще приговаривал в такт. Спросил:

– Что же ты намерена дальше? Как будет?

Тамара молчала, но он и не ждал ответа, все бил задумчиво в свой барабан. Сказал между прочим:

– Я не верю, что ты с этим парнем спишь.

И сообщил:

– Этого Саида, который меня в прямом смысле с того света вытащил, потом убили. В вагоне-ресторане. Я на пять минут отлучился.

Еще сказал, последнее:

– Меня ждут. Я уйду завтра. За кордон. Всё.

И застучал в круг с новой силой, потому что, опомнившись, ее увидел:

– Давай, ну-ка! Что ж ты сидишь! Давай!

Подскочил к ней на коленях, бил, бил ладонями, глаза горели:

– Прошу, прошу тебя! Пожалуйста! Прошу!

И поднял страстным своим шепотом Тамару со стула, она поплыла по комнате, взмахнув руками. “Милая, милая!” – благодарил Темур, когда она к нему приближалась, глядя сверху с гордой улыбкой. И все чаще бил ладонями, а она все быстрей плыла по комнате, пока, выбившись из сил, хохоча, они оба не повалились на диван, обнимаясь, покрывая друг друга поцелуями. Потом сели рядышком, посидели.

– Вот так! – сказал Темур, поднимаясь. Он опять повесил круг на стену, еще разок прихлопнул ладонью. – И всё на этом!

– Прощай? – спросила Тамара.

– Наверно.

– И фотографий не осталось.

– И фотографий.

– А было?

– Что?

– Всё?

– Да, да!

– Потому что бутерброд “Темур” остался?

– Нет, еще… я до сих пор люблю тебя!

– И я тебя люблю, – сказала Тамара.

– Завтра утром я буду в кафе, в нашем кафе. На прощание.

– Ты к чему?

– К тому, что ты теперь знаешь, где меня найти, если что.

– Если что?

– Не знаю. Я тебя ни о чем не спрашиваю.

Темур пошел к двери. Потом уже мелькнул за окном. И тогда Тамара тоже пошла, быстро, крадучись… Коридор, одна комната, другая и вот последняя, дальняя… там парень в постели сладко спит… а снаружи у распахнутого окна Темура очки блестят, пола его пиджака откинута, рука вытаскивает из кобуры пистолет… и Тамара ложится на парня, прикрывая его собой от мужа, от дула, от пули… и это не сон!

Нет, не сон, так и было… Брови Темура поползли удивленно вверх, и рука вернулась под мышку, спрятала оружие, аккуратно застегнув кобуру. А Тамара все лежала на Подобеде, уткнувшись в голое его плечо. Не выдержала, посмотрела на Темура и увидела, что он по-прежнему стоит у окна и лицо у него грустное. Ни злобы, ни обиды, вот странно! А когда опять посмотрела, Темура уже не было в окне, ветерок шевелил занавески.

А Подобед, проснувшись, ее тем временем раздевал, быстро, ловко, со знанием дела. Вчерашняя печаль еще не пришла, зато пришла женщина к нему с утра пораньше. Так он воспринял ее появление, а как еще мог, если смерти своей не видел, проспал смерть, зато тело Тамары все лучше чувствовал? И Тамара его тоже ласкала, хоть и не за ласками в постель прыгнула. А что она еще могла, если совсем голая стала, пока его спасала? Вот так и произошло все между ними, можно сказать, случайно, не по желанию, но получилось с желанием, с большим желанием! Может, это смерть близко прошла, и их, живых, сразу друг к дружке бросило…

Но нет, не произошло все-таки, не случилось. Подобед все дергался, дергался под Тамарой, все хмыкал, удивляясь и на самого себя сердясь, а потом резюмировал трагическим шепотом:

– Осечка! – И посмотрел на Тамару требовательно. – Говорят, в таких случаях восточные женщины… они умеют!

– Да.

– А ты можешь?

– Да. А зачем? – Она все лежала на нем без опаски, обняв его лицо ладонями. – Живой. Это хорошо. Ты красивый.

– Как это зачем? – Он не слушал ее мурлыканья, опять задергался, все-таки обидно было.

– А все уже прошло. Зачем?

– А что было-то?

– Что должно было.

– А я и не заметил, – сказал Подобед. И засмеялся: – Ну, так слезай тогда, ладно!

Она одевалась, он лежал, смотрел на нее.

– Ладно, это всё ля-ля… Ты чего, от меня сбежать решила, если по правде?

– Почему решил, что я решила?

– Потому что “ты” говоришь. Ты вообще кто? По правде!

– А не надо по правде.

– Не надо, ну ее! – согласился Подобед.

– По правде, я не то, что тебе нужно.