Впрочем, и сейчас, ввиду необычности ситуации, едва ли вся Церковь одобряла поступок св. Амвросия; можно лишь в очередной раз удивиться твердости характера и сугубой принципиальности святителя. Но и поведение святого императора заслуживает уважения: приняв епитимию от архиепископа Медиоланского, он на деле показал, что для него и в его понимании Церковь и Империя существуют органично, слитно, и сам император обязан подчиняться церковной дисциплине, хотя бы и наперекор собственной выгоде. Сложив с себя знаки царской власти, св. Феодосий публично в храме оплакивал свой грех и со слезами просил прощения[561]. Вскоре царь был прощен.

Впрочем, этот эпизод имеет второстепенное отношение к готскому вопросу. Главное заключается в том, что, по мнению св. Феодосия, с которым сложно не согласиться, любой инцидент с готами мог сиюминутно прервать сложившееся хрупкое равновесие. Жители Фессалоник, ослушавшиеся царского приказа, фактически могли развязать новую Готскую войну, и еще вопрос, кто вышел бы из нее победителем. Поэтому, надо полагать, и последовала столь жестокая реакция императора.

Негативно оценивая решение императора, обращая внимание на готское засилье, с которым преемникам св. Феодосия пришлось бороться почти целое столетие, забывают, что, возможно, иной альтернативы у императора просто не было. Он не был причастен к ситуации начала своего царствования, не он довел Римскую империю до состояния коллапса, но, столкнувшись с этими проблемами, должен был решать вопрос с практической точки зрения, не особенно задумываясь над тем, сколько хлопот доставят его действия будущим царям и как оценят их историки. Просто этого будущего вполне могло бы и не быть, какой уж тут выбор!

Святой император точно рассчитал, что при всех преференциях, которые получили по праву силы готы, все равно они оставались для государства чужеродным элементом – сама принадлежность их к арианскому вероисповеданию, помноженная на запрет браков с римскими гражданами, неизбежно со временем приведет или к их ассимиляции имперским телом, или к полному отторжению. И тот факт, что Римская империя после относительно короткого готского засилья будет существовать еще добрую тысячу лет, свидетельствует о верности стратегического выбора св. Феодосия.

Но это будет еще не скоро. А сейчас, едва успокоив готов, император столкнулся с новыми проблемами уже на Западе: в 383 г. погиб император Грациан. Как уже рассказывалось выше, царь не сразу решился на войну с узурпатором, но, вынуждаемый обстоятельствами, вскоре блистательно победил Максима. 13 июня 389 г. царь триумфально вступил в Рим вместе с юным Валентинианом II. Он надеялся, что царствование Западного царя отныне будет спокойным, но, к сожалению, этим надеждам не суждено было сбыться, и Валентиниан II Младший погиб в 392 г. вследствие измены франкского вождя Арбогаста, состоявшего на римской службе.

Задушив царя в его же спальне, Арбогаст все же не решился объявить себя императором. Вместо этого он инициировал восшествие на престол своего бывшего секретаря ритора Евгения, прошедшего стремительную карьеру вплоть до министра двора и претендента на трон. Надо отдать должное узурпатору – в любом статусе (и на частной службе, в качестве секретаря Арбогаста, и на государственной, уже при Валентиниане II), он проявил себя умелым и преданным человеком, а его ученость и красноречие в соединении с чистотой нрава способствовали повышению авторитета Евгения среди народа. Даже то обстоятельство, что Евгений с большой неохотой принял участие в спектакле по провозглашению себя царем, сыграло ему на руку – толпе нравится зримо видеть, как якобы их безудержная воля творит нового царя.

Послы нового правителя Запада направились к св. Феодосию с большими дарами, желая получить его согласие на передачу власти над западными провинциями Евгению. Видимо, они рассчитывали, что император был не в курсе всех нюансов воцарения Евгения, и с притворной скорбью рассказали ему о неожиданной гибели Валентиниана.

Но, надо полагать, император, состоявший в близких отношениях со св. Амвросием Медиоланским, был осведомлен обо всех деталях и реальной роли Арбогаста и Евгения в цареубийстве. Однако внешне не подал вида и отпустил послов с двусмысленным ответом. На самом деле император был глубоко возмущен убийством Валентиниана II, к которому питал теплые чувства. Не меньше его поразило предательство Арбогаста – старого товарища по многим военным походам. С одной стороны, ему не терпелось наказать узурпатора и предателя, с другой – довлело понимание опасности, которой подвергнется Римская империя в случае очередной гражданской войны. Проявив свои таланты уже на дипломатическом поприще, св. Феодосий, по существу, выиграл время для подготовки к новой войне, решив в первую очередь выяснить, насколько его решение будет находиться в согласии с волей Бога.

Сказать откровенно, положение дел св. Феодосия было далеко не столь блестящим и однозначным, как это может показаться. Едва собранная из лоскутов Империя возглавлялась не столько императором, сколь пестрой смесью различных правителей и военачальников, в воле которых было либо принять власть царя, либо отклонить ее. Трудно даже в общих чертах представить себе, какую титаническую работу проделал святой император, собирая объединенные войска для войны с узурпаторами и заручаясь поддержкой или мирным нейтралитетом лиц, формально состоящих его же подданными или подчиненными.

Хрестоматийный пример демонстрирует правитель Африки, некий мавр Гильдон, потомок древних Нумидийских королей. За свою поддержку св. Феодосия он получил в управление Африку, став комитом Римской империи, и вскоре, пользуясь полной безнаказанностью и неограниченностью власти, сколотил себе громадное состояние. Целых 12 (!) лет Североафриканские провинции стонали под игом сладострастного корыстолюбца, и царь не имел возможности сместить этого варвара без опасения новой гражданской войны. Более того, когда началась война с Евгением и св. Феодосий, естественно, обратился к Гильдону с просьбой предоставить африканские отряды для пополнения римской армии, мавр ответил странным нейтралитетом. Чаша терпения святого царя была переполнена, и едва ли он смирился со столь дерзким поведением правителя части своих владений. Но война и последующая смерть св. Феодосия отсрочили гибель тирана[562].

Пока что царь удовлетворился тем, что взял дочь Гильдона, малолетнюю Сальвину, в качестве заложницы в Константинополь. Он воспитал девочку настоящей римлянкой и христианкой, а затем выдал ее замуж за племянника своей благочестивой супруги Небридия. Когда вскоре муж умер, Сальвина приняла обет безбрачия и все последующее время посвятила служению Церкви, став диаконисой[563].

Таким образом, война с Арбогастом и Евгением носила многогранный характер: помимо усмирения очередного узурпатора, она требовала восстановления той единой централизованной власти, к которой так привык Рим. Кроме того, начинающаяся гражданская война имела и религиозный оттенок. Дело заключалось в том, что в очередной раз узурпация престола была связана с попытками языческой партии вернуть почитание уходящей религии. Хотя сам Евгений был христианином, главой придворной партии в Риме стал всеми уважаемый сенатор Никомах Флавиан, редкий по своим убеждениям язычник.