опять возникает непредвиденное: измученный следствием Адриан Михайлов выдал всех участников покушения на Мезенцева. Об этом открыто заговорила пресса. Кравчинский квалифицировался как главный зачинщик и исполнитель акции.

Товарищи настоятельно советуют отложить поездку. Вместо него в Петербург посылают Стефановича. Дело чигиринцев, мол, в котором он был замешан, полузабыто, последние события оттеснили его, — стало быть, Стефановичу безопаснее всего поехать и попробовать объединить остатки народовольцев и чернопередельцев. Это так необходимо! Перед лицом трагических событий, постигших организацию, во имя будущего надо забыть дрязги, расхождения, слиться в один сильный кулак.

XI

После многообещающих писем опять молчание. Зато здесь, в Женеве, куда ни ткнешься, неотступно преследуют шпики.

О том, что Кравчинский убил Мезенцева и что он в Швейцарии проживает под разными фамилиями, было известно всем, кто интересовался русскими делами или имел к ним какое-либо касательство.

Ситуация складывалась угрожающая, товарищи настаивали на немедленном исчезновении Сергея. Он должен бежать, эмигрировать из эмиграции, затеряться где-нибудь в европейском многолюдье. Пока не прибудут документы.

Но... куда ехать, на какие средства? Во Франции — сюда ближе всего — много своих и много жандармской агентуры, там надежд на спасение мало. Нет денег... А скрываться надо...

Знакомые дают взаймы 150 франков, и Сергей с рюкзаком за плечами — турист! — отправляется в дорогу. Его никто не провожает (Фанни все еще в Берне), всем он сказал, что едет в Англию, в действительности же держит путь в Италию. Пешком. Дорога ему известна — когда-то, после Беневенто, он возвращался по ней в Швейцарию. Главное — горы, перейти горы, перевал Симплон, а там равнина до самого... Милана. Да, он пойдет в Милан, там его никто не знает и не должен знать, он уже не «мсье Сергей», не Бельдинский, не Шарль де Обер, даже не Штейн, он — Никола Феттер, швейцарец, литератор, который приехал, чтобы написать о прославленном театре Ла-Скала, о Миланском соборе, о картинной галерее и конечно же поработать в богатейшей библиотеке.

Была середина сентября, в долины еще робко вступала ранняя осень, а выше, в горах, уже мела метелица, дул пронзительный ветер.

От селения к селению, от местечка к местечку продвигается Сергей к месту нового своего изгнания.

Горы, пастушьи тропы, которыми он наловчился ходить еще на Балканах, брошенные шале с забитыми окнами — хозяева, очевидно, умерли, а молодежь ушла в города, на более легкий хлеб, — глубокие пропасти, отвесные скалы, пенистые потоки, скачущие с камня на камень... Однажды он поскользнулся и чуть было не сорвался в пропасть. А в другой раз, в сумерки, прыгнул, думал — на камень, оказалось — на овцу...

Вот и Симплон. Небольшой пограничный пункт Домодоссоло. Сергей добрался до него около полудня, после нескольких дней утомительного перехода.

Умывшись и перекусив, пошел осматривать селение. Боже, какая глушь! Да на Украине или в России это считалось бы хутором. Несколько дворов, низенькая-низенькая, вросшая в землю церквушка, сложенная из грубого камня, рядом с нею такое же серое, гнетущее строение таможни, пыльная площадь посередине, на которой коз и овец больше, нежели людей.

Сергей взобрался на высокую скалу, царившую над местностью, и осмотрелся. Горы и горы... Совсем как у Шевченко — «За горами горы, тучами повиты...». Горы, горы, горы... Зеленые, коричневые, серые и ослепительно белые, снеговые... Где-то за ними друзья, недруги. Одни вспоминают, заботятся, думают о том, как ему в этой трудной дороге, другие наверняка уже ищут его, кусают себе локти из-за того, что прозевали, упустили, позволили ему выскользнуть из ловушки...

Горе вам, скитальцы бездомные! На семи ветрах вы живете, все дожди на ваши буйные головы... Ни дня вам спокойного, ни тихой ночи. Блуждать вам, мерить неизмеренные житейские дороги. И никто не поймет вас, никто не приголубит — разве что обласкает вас солнышко ясное да услышат звезды небесные...

«Милая Фаничка! Наконец я в Италии... Горы я не перешел, а скорее перебежал — почти нигде не останавливаясь, я в 12 часов дошел до итальянской границы, до которой дилижанс только на полчаса меньше употребляет. Выгадал таким образом около 22 франков... Горы пусты, деревни с заколоченными окнами, открыты только рефюжес для застигаемых бурей путешественников... но в них, кроме черного кофе, хлеба и сыра да еще препоганого вина, ничего нет... Дорога же восхитительная. Мало мне таких приятных и дешевых удовольствий доставалось...»

Он опишет ей всю дорогу, детально — этот переход так увлек его! Коптит сальный светильничек, за стеною посвистывает ветер, уже поздно, завтра на рассвете снова в дорогу, дальше...

«...Сначала от Брига вообще горная дорога, утесы, обрывы, долины, равнины... Потом галереи, высеченные на скалах, потому что сверху вечно валятся лавины. Снег пошел, начиналась буря... А потом кругом огромная, почти гладкая поляна, а на ней холмики, холмики — это высочайшие вершины.

А спуск — просто восторг. Раза три чуть шеи не свернул, прыгая по скорчиатоям (укорачивая тропинки...) ».

Еще несколько дней полной неожиданностей и опасностей дороги, и — вот он, чудесный, многолюдный, шумный город Милан.

Ла-Скала, Дворец Брера. Обсерватория... Город мировой славы! Здесь творил Микеланджело, тут собирал повстанцев легендарный Мадзини, Джузеппе Мадзини...

Величие города пленит Сергея. Он готов ходить, блуждать широчайшими проспектами, узенькими, кривыми риголетто — улочками, которые пахнут далекой древностью; готов восторгаться и величием собора, и скромностью маленьких покосившихся домиков. Все ему здесь нравится, все по душе.

Однако... О ужас! Цены за жилье неслыханные! О гостинице не может быть и речи, такое загибают, что волосы дыбом встают. Дороговизна невероятная!..

После длительных поисков Кравчинский попал на улицу Санта Мария Сегрета, в конце концов сторговался за небольшую плату и поселился в миниатюрной комнатке. Хозяева вежливые, не косятся на его бедность, дали возможность обстираться... Гардероб его скуден, весьма скуден. Но не беда! Пройдет немного времени, придут наверняка документы, и тогда — прощай, Италия, ищи Никола Феттера! Хотя... хотя иногда он меняет и эту фамилию — одному малознакомому поэту и журналисту Фернандо Фонтана, которого встретил в редакции местной газеты, он назвался Григоровичем... Дни летят быстро, Феттеру-Григоровичу-Кравчинскому скучать не приходится.

«Я ужасно, ужасно много работаю... Встаю часов в 8 и к 9 уже в библиотеке, где и сижу безвыходно до 4-х, пока не начинают гнать...»

После библиотеки он приводит в порядок выписки, посещает книжные магазины, отыскивая подходящие