– Но кто-то же это сделал! Кто-то ранил тебя, Бенни! Ты мог остаться без большого пальца! Представляешь, каково это – всю жизнь прожить без большого пальца? Да еще на правой руке! Нам нужно разобраться в этом деле.

Бенни покачал головой. Он сидел на краю кровати, вертя в руках ложку.

– Я же сказал тебе, что это был несчастный случай. Я упал и обо что-то порезался. Было темно. Я ничего не видел. Я не помню.

– Так что именно, Бенни? Ты не видел или не помнишь?

– Я не помню.

Аннабель нахмурилась. Лжет? Почему он не помнит? Может быть, он принимал наркотики?

– Доктор сказал, что на тебя напали. Он сказал, что это было похоже на рану от ножа или меча.

– Мама. Если ты не заметила, в наше время люди не ходят по улице с мечами.

Теперь он точно издевался. Бенни нетерпеливо постукивал ложкой по колену.

– Какие люди? – спросила Аннабель. – С кем ты был?

– С друзьями, – сказал он, держа ложку в равновесии на указательном пальце.

– Ты был с той девушкой. Алеф или что-то в этом роде. Ее номер был в твоем телефоне…

– И что? – В его голосе вдруг зазвучали нотки настороженности.

– Кто она?

Ложка закачалась.

– Никто. Просто знакомая.

Если Аннабель и уловила печаль в его голосе, то не обратила на нее внимания: она напала на след, ее вела материнская интуиция.

– Это та подруга Максона? Ты с ней в больнице познакомился?

Ложка упала, и Бенни поднял ее с пола.

– Нет. Она моя школьная подруга.

Вот он и попался.

– Но ведь ты сам говорил, что у тебя нет друзей? – Аннабель пыталась скрыть нотки торжества в голосе, но они прорвались, и сын их услышал.

– Ладно, – сказал он. – Я тебе солгал. Я ее выдумал. Ее не существует. Теперь ты довольна?

Но какая мать будет радоваться, поймав своего ребенка на лжи? Какая мать будет злорадствовать, что у ее ребенка нет друзей? Аннабель переступила порог комнаты, села рядом с сыном на кровать, обняла его за узкие плечи и почувствовала, как он напрягся.

– Бенни, милый. Я просто хочу помочь. Хорошо, что у тебя появились друзья в больнице. Максон, кажется, довольно милый юноша, но он намного старше тебя, и мы ничего о нем не знаем…

– Максон мне не друг.

– А эта девушка Алеф. Она тоже старше?

Она почувствовала, как его плечи обмякли. Он кивнул.

– Ну и зачем она связалась с таким маленьким мальчиком, как ты?

Казалось, он съежился под тяжестью ее руки. Аннабель легонько прижала его к себе, потом еще раз, пытаясь вернуть ему немного жизненной энергии.

– Я просто не хочу видеть, как ты причиняешь себе боль, Бенни. Я хочу, чтобы у тебя были друзья, но более подходящие тебе по возрасту, понимаешь? Может быть, теперь, когда ты участвуешь в этой новой программе в школе, ты встретишь детей, которые настроены с тобой на одну волну.

Она прижала Бенни ещё раз, и он снова выронил ложку. Аннабель наклонилась, чтобы поднять ее, и в голове у нее всплыли слова из детского стишка.

«Хэй, диддл-диддл, кот и скрипка, корова перепрыгнула через луну. Маленькая собачка засмеялась, увидев такое дело, а блюдо убежало вместе с ложкой».

Это был один из стишков, по которым она учила мужа произносить звук «Л». Она рассказывала ему стишок, а он повторял его, неуклюже, с ошибками, смеясь над собственным ужасным произношением. Он не мог сказать «диддл» или «блюдо», но у него получалось говорить «ложка», и ему нравилось это слово. Когда она забеременела и у нее вырос живот, Кенджи убаюкивал ее, обняв сзади. «Ло-о-ошка, – протяжно шептал он ей на ухо. – Ло-о-ошка». Потом он починил кресло-качалку, а Аннабель нарисовала на спинке ту самую корову, что перепрыгивала через луну, и когда родился Бенни, она сидела в этом кресле и покачивалась вместе с ним, кормя сына грудью. Она вспомнила, каково это – баюкать крошечную новую жизнь в своих объятиях и ощущать, как маленькие губы нетерпеливо ищут сосок. Качалка еще долго стояла в комнате Бенни, пока несколько лет назад он не сказал, что она ему больше не нужна.

Аннабель так раздалась, что уже не помещалась в кресле, но выбросить его не могла, и кресло так и стояло у нее в спальне. Теперь с ложкой в руках она вдруг захотела произнести этот стишок, но с трудом сдержалась. Она взглянула на Бенни: он все так же сидел рядом, уставившись в пол. Аннабель коснулась ручкой ложки его колена и, не дождавшись никакой реакции, несколько раз подвигала ложкой взад-вперед.

– Хей, диддл-диддл, – прошептала она.

Он отдернул колено.

– Прекрати.

Бенни

Мне очень нравилась эта ложка. Она была старая и сделана из серебра – ну, может быть, не из чистого серебра, а с примесью какого-нибудь сплава или типа того – но это не имеет значения, потому что тот, кто изготовил эту ложку, знал свое дело. Он знал, как сделать ложку именно такой формы, чтобы ее можно было держать в руке и класть в рот, даже если руки у тебя еще маленькие, да и рот небольшой. А еще у меня было сильное ощущение, что кто-то очень красивый когда-то ел этой ложкой что-то очень вкусное, потому что каждый раз, когда я брал эту ложку в рот, я чувствовал ее воспоминание о чьих-то красивых губах, и чувствовал вкус вкусности, и слышал, как ложка гудит от удовольствия. Кто бы ее ни сделал, он сделал ее именно для этого, и ложка была счастлива. Она всегда была счастлива, когда помогала кому-нибудь поесть.

Вот почему я всегда ел этой ложкой и поэтому всегда носил ее с собой и все время боялся, что ее украдут. В мамином стишке говорилось, что блюдо убежит вместе с ложкой, и раньше я верил, что такое может случиться. Я представлял себе это как своего рода похищение, и у меня вошло в привычку никогда не оставлять ложку одну. Даже просто спиной к ней боялся повернуться, особенно если рядом было блюдо или тарелка. Я облизывал ее дочиста и клал в карман – на всякий случай. Глупое детское поведение, оно сходило мне с рук, пока я был маленьким, но в старших классах это уже не так хорошо воспринималось. Кое-кто из ребят заметил, как я это делаю за обедом, и один козел схватил мою ложку и выбежал на улицу, а за ним его друзья, и они