развлекались тем, что играли в «обезьянку»: бросали ложку туда-сюда через мою голову и кричали всякую чушь типа: «Эй, обезьяна, эй, дебил, иди сюда, на, возьми!». А когда прозвенел звонок, они забросили ее на крышу. Я до сих пор помню этот момент. То, как моя ложка, вращалась в воздухе, как серебристое колесико, а затем звук, который она издала, когда приземлилась. Кафе высотой всего в два этажа, и крыша там не особенно высокая, но наклонная, и я слышал, как ложка со звоном упала в водосточный желоб и осталась лежать там. Мне не было ее видно, но потом всякий раз, проходя мимо здания, я слышал, как она гудит там, наверху. Я хотел рассказать обо всем этом своему индивидуальному преподавателю и попытаться вернуть себе ложку, но потом решил этого не делать. Мне достаточно было знать, где она находится. Хоть еда без нее мне казалась невкусной, а ложка звучала уже не так радостно, по крайней мере, я знал, что она в безопасности, пока слышал, как она гудит.

Что касается моей мамы: мне тогда и так было плохо, а она вообще сводила меня с ума этими своими расспросами. Я знаю, она просто пыталась помочь, но я же не мог рассказать ей, что произошло той ночью в Переплетной, обо всех этих шепчущих листках бумаги и словах, плавающих в зеленом свете. Я не мог рассказать ей о тебе.

Тогда я еще толком не знал, кто ты. Да и слишком странно это было бы, слишком безумно. Я тогда даже Алеф или Би-мену постеснялся бы рассказать. Правда, я их уже и не видел, но все равно. Мне казалось, что если я кому-нибудь расскажу, что за мной повсюду следует книга и пересказывает мою жизнь, то меня на фиг запрут куда-нибудь – и уже навсегда.

Книга

48

Доктор Мелани вновь изменила курс лечения. Ее беспокоили вялость, оцепенение Бенни, то, что он начал набирать вес, и чувство отчужденности, о котором он рассказал, когда снова начал ходить в школу. Доктор Мелани решила, что это фармакологические симптомы; ей не приходило в голову, что они могут быть побочными эффектами не лекарств, а самой школы. Правда, как только он начал принимать другие лекарства, эти побочные эффекты уменьшились, но на смену им тут же пришли другие: беспокойство, возбуждение и внезапные мигрирующие мышечные спазмы, с которыми им не удавалось справиться. Бенни то казалось, что он жует кусок фольги, то чувствовал, что сердце вот-вот взорвется… Но все это могло быть побочным эффектом влюбленности.

– Итак, – сказала доктор Мелани в начале очередного приема, – как ты себя чувствуешь?

Что он мог сказать ей о своих чувствах? Что он любит Алеф, а она его нет? Что у него сердце разрывается? Ему было четырнадцать лет! Он никогда раньше не испытывал ничего подобного и не знал, как выразить словами свои чувства, поэтому нахмурился и ссутулился, так что волосы свесились на лицо.

– Вы все время это спрашиваете.

Она наклонилась вперед, вглядываясь в него.

– Я все время спрашиваю тебя, как ты себя чувствуешь?

– Да.

– И тебе это не нравится?

– Нет. – Бенни почувствовал, что у него напряглись скулы, а зубы стиснулись.

– Разве ты не хочешь, чтобы я знала о твоих чувствах?

– Определенно нет.

– Что ты при этом чувствуешь?

Он почувствовал гнев. Он почувствовал его зубами. Бенни, прищурившись, зло посмотрел на врачиху.

– Чувствую желание кусать.

– Так, – произнесла она, как бы невзначай отодвигаясь. – Ты хочешь укусить меня?

– Нет! – сказал он раздраженно. – Ваши слова. Хочу откусить их и выплюнуть!

У Бенни появились параноидальные мысли. Мать не позволяла ему никуда ходить после школы, особенно в Библиотеку, и он не видел Алеф с тех пор, как она и Максон проводили его домой после инцидента в Переплетной мастерской. Поначалу они переписывались. Бенни написал ей, что его держат под домашним арестом, рассказывал о своей индивидуальной образовательной программе и о том, как больно ходить в школу, а Алеф подбадривала его, советовала сохранять спокойствие и не забывать дышать, хотя последнему совету было довольно трудно следовать, потому что от одного вида ее текстовых сообщений у него перехватывало дыхание. Но потом она вдруг перестала писать.

Он продолжал писать ей, и его сообщения вроде бы доходили, но Алеф все-таки не отвечала, а когда он попытался дозвониться, ему ответил робот: «Набранный вами номер в настоящее время не принимает звонки».

Такое непослушание чисел его не удивило – Бенни знал, насколько своевольно они могут в любой момент повести себя, но после того, как за целую неделю он ни разу не смог дозвониться, он пришел к выводу, что проблема была не в непокорных числах, а в том, что Алеф заблокировала его звонки.

Может быть, это его мать связалась с ней и сказала что-то такое, чем настроила Алеф против него? Нет, не может быть. Алеф не стала бы просто так, без объяснений, порывать с ним. Потом ему пришло в голову, что, может быть, она заблокировала его номер по ошибке. В конце концов, электронным устройствам нельзя доверять, и не исключено, что она даже не знает, что Бенни пытается с ней связаться! Но поскольку он никогда не делал ничего, что могло бы обидеть ее телефон, ему пришлось отказаться и от этой гипотезы. Через какое-то время Бенни совершенно потерял покой. Его не отпускало чувство, что с Алеф случилось что-то ужасное: у нее закончились деньги, ее отправили обратно в психушку, или ее переехал грузовик. В автобусе, по дороге в школу и обратно, он сидел рядом с матерью, ерзая на месте и жуя комок фольги, и смотрел в окно в поисках худенькой девушки с копной серебристых волос и в армейских ботинках или старика в инвалидной коляске, за которой клубится облако белого пластика.

Это было невыносимо. Он должен был вернуться в Библиотеку, чтобы найти Алеф, поэтому соврал матери, что ему нужно поискать материалы для научного проекта, и она сказала, что проводит его туда после работы. По дороге в автобусе она расспрашивала его о проекте и предлагала помощь, но Бенни отмахнулся от нее, а оказавшись в Библиотеке, оставил ее в отделе периодических изданий, а сам начал методично осматривать каждый этаж, с первого до последнего.

Библиотека за это время стала какой-то другой. Когда Бенни добрался до Девятого, ноги по привычке повели его к пешеходному мостику, но, приблизившись к любимому укромному уголку, он увидел, что его кабинка занята, а машинистка и парень-астроном исчезли. Раньше его соседями всегда были они, но