беседе с редактором варшавского журнала «Польска вольность» Владимир Маяковский в числе наиболее талантливых литераторов назвал лефовцев Бориса Пастернака и Сергея Третьякова: «Вот, пожалуйста, вам произведения Пастернака: „Лейтенант Шмидт“ или „Сестра моя жизнь“ — это вещи весьма значительные… Или драма Сергея Третьякова „Хочу ребёнка!“ — произведение первоклассной ценности…». [1.212]

Имя Сергея Третьякова — популярного советского драматурга — было названо им неслучайно. Во всех смыслах драматические произведения, хоть и бывшего, поэта-футуриста по своей сути были ультрареволюционными, — возможно, поэтому очень нравились как самому Владимиру Владимировичу, так и признанным мастерам сценического воплощения Всеволоду Мейерхольду и Сергею Эйзенштейну.

Так, спектакль по комедии А. Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты» в редакции С. Третьякова представлял из себя политический памфлет о белогвардейской эмиграции во Франции и был поставлен С. М. Эйзенштейном как цирковая буффонада.

Пьеса «Противогазы» из жизни рабочих, также написанная в соавторстве с Сергеем Михайловичем, была представлена в одном из цехов Московского газового завода, а их же агит-гиньоль (в стиле horrors) «Слышишь, Москва?!» о ноябрьской революции в Германии — в Театре Пролеткульта. Музыку для гиньоля сочинил Арсений Аврамов — среди его музыкальных произведений наиболее известной была «Симфония гудков», в которой в таком качестве применялись орудийные и пистолетные выстрелы, свист пара, шум самолётных двигателей, собственно заводские гудки и другие «машинные» звуки. Концептуальное решение, названное шумритммузыка, было предложено и для этого спектакля.

Богоборческую комедию С. Третьякова «Непорзач» («Непорочное зачатие») сыграли в комсомольском клубе, там же организовали дискуссию на тему: могут ли комсомольцы праздновать Рождество Христово?

Затем драматург экспериментировал в кино, написал титры для «Броненосца Потёмкина», а в 1925 году возглавил худсовет 1-й Кинофабрики.

После возвращения из командировки в Китай Сергей Третьяков предложил ТИМ пьесу-поэму «Рычи, Китай!», которая представляла собой сочетание этнографического очерка и газетного фельетона, для полноты картины с местным колоритом в нёй действовали рикша, водовоз, точильщик, грузовой, навозник и продавец фруктов. Во многом благодаря таланту молодой актрисы 1-го Театра РСФСР Марии Бабановой, игравшей одного из персонажей — несчастного китайского мальчика, — спектакль стал не столько экзотическим, сколько трогательным зрелищем, необычайно популярным у зрителей. Пьеса была переведена на 14 языков, в том числе на эсперанто, была представлена на гастролях театра в Германии в 1930 году, где её сыграли более 100 раз.

То есть драматург он был безусловно талантливый, с именем и чутьём на злободневность. Решение написать остро социальную драму «Хочу ребёнка!» было, по всей видимости, продиктовано очевидной актуальностью поднятой проблемы. Но судьба её оказалась существенно сложнее — сатира была запрещена в Главрепеткоме сразу же после прочтения рукописи.

Произведение было посвящено одинокой латышке Милде Григнау — молодой и не очень привлекательной женщине с твёрдым характером, которая задумывается о том, чтобы произвести на свет (родить) идеального ребёнка от идеального мужчины. Собственно, все заявленные жизненные установки главной героини соответствовали принципам новой государственной социальной политики.

Все усилия, предпринимаемые советской властью в деле либерализации брачно-семейных отношений, были продиктованы благородной идеей освобождения женщин от тяжёлых обязанностей материнства и переложения этого непосильного груза на плечи государства. Собственно, для этого официальной пропагандой и тиражировался образ свободной женщины-труженицы с чётко определёнными социальными ролями и общественными функциями: в первую очередь — как рабочей единицы, во вторую очередь — как матери и хозяйки в доме.

По первоначальному замыслу Григнау, биологический отец её будущего ребёнка должен был быть хорош собой, физически развит и иметь безупречное пролетарское происхождение. Для этого по-прибалтийски педантичная Милда учится приёмам обольщения, «наведения красоты», советуется с медицинскими специалистами, читает нужные методические пособия, то есть отдаёт всю себя намеченной цели. Наконец в результате длительных поисков потенциальная жертва была найдена — ею стал молодой рабочий Яков Кичкин, который, правда, имел невесту, но для гражданки Григнау не существовало преград в реализации задуманного: «Мне сами вы не нужны, — говорит она Якову. — Мне нужны ваши сперматозоиды». Милде наконец-то удаётся соблазнить пролетария, от которого у неё в положенный срок рождается прекрасный мальчик. По драматическому сюжету молодая мать сдаёт младенца в советский детский дом, где, по её мнению, ему будут обеспечены самый лучший уход, забота и образование. В финале пьесы на конкурсе достижений матерей в деле производства новых пролетариев её малыш занимает заслуженное первое место.

Драму как «спектакль-дискуссию» планировал к постановке Всеволод Мейерхольд, сценическую модель для неё разработал Эль Лисицкий. С. М. Третьяков на основе пьесы написал ещё и сценарий для фильма, который должен был снимать Абрам Матвеевич Роом. Несмотря на цензурное запрещение, тема драматического произведения оказалась живой, и поэтому А. М. Роом решил снять не менее актуальную по содержанию и ставшую резонансной киноленту «Третья Мещанская» с Николаем Баталовым[84], Людмилой Семёновой и Владимиром Фогелем в заглавных ролях.

Сценарий фильма был написан самим режиссёром вместе с Виктором Шкловским, основная его идея была взята из фельетона, опубликованного в «Комсомольской правде», о том, как в роддом к молодой матери и её новорождённому сыну пришли два комсомольца-рабфаковца. Как выяснилось, молодая родительница, как это принято сейчас говорить, «состояла в отношениях» с обоими, а вот точно определить биологического отца своего ребёнка имевшимися в тот период времени в распоряжении суда научно-техническими методами не представлялось возможным. Подобные судебные решения, как правило, основывались на показаниях свидетелей, что в данном конкретном случае позволяло превратить процесс в цирк шапито, но не давало возможности точно определить счастливого «родителя № 2».

Афиша фильма «Третья Мещанская» (Любовь втроём). 1927.

Режиссёр А. Роом, худ. С. Юткевич

Главная молодёжная газета из этой похабной истории делает неожиданный вывод: «У комсомольцев не может быть ревности!»

Тему свободных отношений подхватила «Правда». Её корреспондент Софья Смидович написала дискуссионную статью «О любви», приглашая читателей к обсуждению проблемы на страницах партийной газеты:

«Недавно в одном из центральных городов Союза к заведующему Отделом охраны матмлада в приёмную вкатили два бравых рабфаковца коляску с категорическим требованием принять на воспитание их коллективного ребёнка. „То есть как это?“ — удивилась заведующая Охматмлада, врач, не позабывшая ещё элементов физиологии. „Ну да, — взволнованно заявляют рабфаковцы, — мы оба являемся отцами этого ребёнка, так как одновременно были в половой связи с его матерью“». Жаркой полемики не получается — читатели центральной партийной газеты считают ситуацию абсолютно нормальной.

Мы так же

сердца наши

ревностью жжём —

и суд наш

по-старому скорый:

мы

часто

наганом

и финским ножом

решаем

любовные споры.

Нет, взвидя,

что есть

любовная ржа,

что каши вдвоём

не сваришь, —