Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, все улыбалось Арбаку, и, напротив, все угрожало афинянину.
XI. Нидия притворяется колдуньей
Когда вессалийка убедилась, что Арбак не возвращается к ней, что ее оставили час за часом мучиться пыткой неизвестности, еще более невыносимой вследствие ее слепоты, она протянула руки и стала шарить вокруг себя, ища выхода из своей тюрьмы. И уверившись, что единственная дверь заперта, она стала громко кричать с необузданностью характера, от природы горячего, а тут еще раздраженного нетерпеливым ожиданием.
– Эй, ты, девушка, – сказал, отворяя дверь, приставленный к ней раб, – что это, уж не укусил ли тебя скорпион? Или ты воображаешь, что мы здесь все умираем и можем быть спасены только шумом, как младенец Юпитер?
– Где твой господин? И зачем меня здесь заперли? Мне нужны воздух и свобода: выпусти меня!
– Увы! Крошка, видно, ты еще мало знаешь Арбака и не успела убедиться, что его воля – все равно, что императорский приказ? Он велел запереть тебя в клетку, – ты и заперта, а я приставлен сторожем. Нельзя тебе пользоваться ни воздухом, ни свободой, зато ты получишь кое-что получше: пищи и вина вдоволь!
– О Юпитер! – воскликнула девушка, ломая руки. – За что же меня заключили в тюрьму? Какая надобность великому Арбаку в таком жалком создании, как я?
– Этого я не знаю, разве, может быть, чтобы ты служила твоей новой госпоже, которую привезли сюда нынче.
– Как, Иона здесь?
– Да, она здесь, бедняжка, боюсь, ей это не очень-то нравится. Однако, клянусь храмом Кастора! Арбак любезен с женщинами. Эта дама – его питомица, сама знаешь.
– Отведи меня к ней.
– Она больна от гнева и досады. Да и, кроме того, мне этого не приказали, а я никогда ничего не делаю по собственной воле. Когда Арбак поставил меня слугой вот над этим рядом комнат, он сказал: «Я сделаю тебе только одно наставление: пока ты служишь мне, ты не должен иметь ни ушей, ни глаз, ни собственных мыслей, ты весь должен обратиться в послушание».
– Но что ж тут дурного, повидаться с Ионой?
– Ничего не знаю. Но если тебе нужен собеседник, я, пожалуй, готов поговорить с тобой, крошка, я сам достаточно одинок в моем скучном кубикулуме. А вот, кстати, ты – вессалийка. Не знаешь ли какой-нибудь занимательной игры ножами или какой-нибудь интересной ворожбы для препровождения времени?
– Полно, раб, молчи или если хочешь говорить, то скажи – не слыхал ли ты чего о положении Главка?
– Мой хозяин как раз пошел на разбирательство по делу афинянина, – Главку несдобровать за это.
– За что?
– Да за убийство жреца Апекидеса.
– Ах! – воскликнула Нидия, прижав руки ко лбу. – Кое-что я, правда, слыхала об этом, да не поняла. Кто же посмел тронуть хоть единый волос на его голове?
– Боюсь, что лев не поцеремонится!..
– Боги милостивые! Какие ужасы ты рассказываешь!
– Просто-напросто, если его найдут виновным, то палачом его будет лев, а то, может быть, и тигр…
Нидия вскочила, как ужаленная, она дико взвизгнула и, падая на колени перед рабом, закричала таким голосом, что даже его грубое сердце смягчилось.
– Ах, скажи мне, что ты пошутил, – не может быть, чтобы это была правда, – говори же, говори!
– Честное слово, девочка, я ничего не смыслю в законах. Может быть, они и не так строги, как я говорю. Но Арбак обвиняет афинянина, а народ требует жертвы для арены. Приободрись! Ну что может быть общего между судьбой афинянина и тобой?
– Все равно, все равно, он был добр ко мне! Итак, ты не знаешь, что с ним сделают? Арбак его обвинитель! О рок! Народ, народ! Все увидят лицо его, – кто же в силах быть жестоким к афинянину. Однако разве сама любовь не была жестока к нему!
При этих словах голова ее опустилась на грудь, она замолкла, горячие слезы потекли по ее щекам и ласковым стараниям раба не удалось утешить ее или отвлечь от горьких дум.
Когда домашние обязанности заставили слугу уйти из комнаты, Нидия стала понемногу собираться с мыслями. Арбак – обвинитель Главка. Арбак же задержал ее здесь. Не есть ли это доказательство, что ее свобода может быть полезна Главку? Да, очевидно, она попалась в какую-то ловушку, она способствует гибели своего кумира. О, как она жаждала освобождения! К счастью, все ее горе было поглощено желанием бежать, и по мере того, как она начала обдумывать возможность освобождения, она становилась все спокойнее и рассудительнее. В ней было много лукавства, свойственного ее полу, и оно еще развилось в ее душе вследствие рабства с ранних лет. Всякому рабу присуща хитрость. Она решила провести своего сторожа и, вспомнив вдруг о его суеверном вопросе относительно вессалийского колдовства, она надеялась с помощью этого измыслить какой-нибудь способ освобождения. Эти сомнения заняли ум ее весь остаток дня и долгие часы ночи, и когда Созий пришел к ней на другое утро, она поспешила направить его болтовню на ту тему, которой он раньше, видимо, интересовался.
Она сознавала, однако, что единственная возможность бежать может представиться ей ночью. И с глубоким огорчением, вызванным этой отсрочкой, принуждена была отложить свою попытку до вечера.
– Ночь, – сказала она рабу, – единственная пора, когда мы можем разбирать тайные начертания судьбы, тогда-то ты и должен прийти ко мне. Но что именно хочешь ты узнать?
– Клянусь Поллуксом! Мне хотелось бы знать столько же, сколько знает мой господин, но об этом нечего и думать! Открой, по крайней мере, удастся ли мне скопить достаточно денег, чтобы выкупиться на волю, или же, может быть, египтянин отпустит меня даром? Иной раз он делает такие великодушные дела. Затем, предположив, что это сбудется, – удастся ли мне обзавестись собственной лавкой благовонных товаров, той самой, в Митрополии, на которую я давно точу зубы? Это славное ремесло – торговца благовониями, как раз сподручное для отпущенника с изящными вкусами!
– Ага! Так ты желаешь определенных ответов на все эти вопросы? Есть разные способы удовлетворить тебя. Есть литомантия, или говорящий камень, отвечающий на мольбы голосом младенца, да у нас нет этого драгоценного камня, – слишком он дорогой и редкий. Затем есть гастромантия, когда демон показывает на воде