мой Калений (смотри, я буду читать в твоем сердце и объяснять твои мотивы), потому, что Калений хотел запутать меня в процессе до того, чтобы у меня уже не осталось лазейки для спасения. Чтобы я безвозвратно погрузился в клятвопреступничество и вероломство, как и в убийство, и чтобы я, сам возбудив в толпе жажду крови, уже никакими силами, никакими богатствами не мог более спастись от участи сделаться ее жертвой. И ты открываешь мне твою тайну теперь, прежде чем процесс окончен и невинный обвинен. Именно, чтобы показать, какое сплетение козней одно слово твое может завтра уничтожить. Ты рассчитывал в последнюю минуту увеличить цену за твое молчание, ты хотел обнаружить, что мои собственные происки, подстрекание народного гнева – по одному твоему слову – могут пасть на меня самого, и что не Главк, а я предназначен льву на растерзание. Не так ли!

– Арбак, – отвечал Калений, сразу отбросив тон пошлой самоуверенности, свойственной его характеру, – поистине ты маг, – ты читаешь в сердцах, как в свитке папируса…

– Это мое призвание, – отвечал египтянин с тихим смехом. – Хорошо же, помалкивай. Когда все кончится, я озолочу тебя.

– Прости меня, – сказал жрец, быстро сообразив под влиянием главной своей страсти – алчности, что нельзя доверяться великодушным обещаниям в будущем, – прости меня. Ты сказал правду, мы знаем друг друга. Если хочешь, чтобы я молчал, ты должен кое-что заплатить мне вперед, в виде жертвоприношения Гарпократу (богу молчания). Если желаешь, чтобы роза – прелестная эмблема скромности, пустила глубокие корни, то надо сегодня же вечером напоить ее золотой влагой.

– Остроумно и поэтически сказано! – заметил Арбак все тем же кротким голосом, который убаюкивает и подбодряет его товарища вместо того, чтобы встревожить и привести в ужас. – Не подождешь ли ты, однако, до завтра?

– К чему такая отсрочка? Быть может, если я не смогу дать своего показания, почувствовав стыд, что не дал его раньше, прежде чем пострадал невиновный, ты и забудешь о моих правах, и в самом деле твое теперешнее колебание не предвещает мне ничего хорошего.

– Ну, хорошо, Калений, сколько же ты от меня потребуешь?

– Твоя жизнь очень драгоценна, а богатство несметно, – возразил жрец, осклабившись.

– Остроумно, опять-таки остроумно. Но говори, какая тебе нужна сумма?

– Арбак, я слыхал, что в твоих потайных сокровищницах, под массивными сводами, подпирающими твои величественные хоромы, у тебя накоплены груды золота, сосудов и драгоценных каменьев, которые могут соперничать с сокровищницами богоподобного Нерона. Из этих богатств ты легко мог бы уделить кое-что Калению, – достаточно, чтобы сделать его одним из богатейших жрецов Помпеи. При этом ты сам даже не заметишь ущерба!..

– Пойдем, Калений, – сказал Арбак приветливо, добродушным и любезным тоном, – ты старый друг и был мне добрым слугою. Не можешь ты желать лишить меня жизни – равно и я не желаю оттягать от тебя награду. Сам спустись со мной к сокровищам, о которых ты говоришь, полюбуйся несравненным блеском золота, сверканием бесценных каменьев и возьми себе в виде награды сегодня ночью, сколько сможешь спрятать под плащом. Да, когда ты увидишь, чем обладает твой друг, ты узнаешь, как глупо было бы повредить тому, кто располагает такими богатствами. Когда Главка не станет, ты еще раз можешь посетить мои сокровища. Ну, что, не правда ли, я говорю с тобой откровенно, по-дружески?

– О, величайший, лучший из людей! – воскликнул Калений, чуть не плача от восторга. – Неужели ты когда-нибудь простишь мне мои обидные сомнения в твоей справедливости, в твоем великодушии!

– Тс, полно! Еще один поворот, и мы спустимся под своды подвалов.

XIII. Раб вопрошает оракула. – Слепой может иногда провести того, кто добровольно ослепляет самого себя. – Два новых пленника в одну ночь

Нидия с нетерпением ожидала появления Созия, не менее ее взволнованного. Подкрепив свое мужество обильными возлияниями вина, получше того, какое он приготовил для демона, легковерный слуга прокрался в комнату слепой девушки.

– Ну, что, Созий, готов ты? Принес сосуд с чистой водой?

– Все готово, но, признаться, я немного трушу. Уверена ли ты, что я не увижу демона? Я слыхал, что эти господа отнюдь не отличаются приятным видом и любезным обхождением.

– Успокойся! А оставил ты садовую калитку слегка приотворенной?

– Да, и положил вдобавок прекрасных орехов и яблок на столик, возле…

– Отлично. Значит, калитка отперта, и демон может войти?

– Конечно.

– Ну, так отопри и эту дверь – так, оставь ее чуть-чуть приотворенной. А теперь, Созий, дай мне лампу.

– Надеюсь, ты не собираешься потушить ее?

– Нет, но я должна произнести заклинание над ее пламенем. Ведь в огне тоже сидит дух. Садись, Созий.

Раб повиновался, а Нидия нагнулась над лампой в молчании, затем встала и тихим голосом запела песню, посвященную духу воздуха.

– Наверное, призрак скоро явится, – проговорил Созий, – я уже чувствую, что мурашки забегали у меня по спине!

– Поставь сосуд с водою на пол. Теперь дай мне полотенце, я завяжу тебе глаза.

– Ага! Так всегда делается во время ворожбы. Только не затягивай так крепко, – полегче, полегче!

– Вот так, видишь ты что-нибудь?

– Какое вижу! Клянусь Юпитером, ни зги не вижу в такой темноте.

– Ну, так обращайся к демону с каким хочешь вопросом, шепотом, повторяя вопрос трижды. Если последует утвердительный ответ, ты услышишь, как вода заволнуется и забулькает под дыханием демона, в случае же отрицательного ответа вода останется спокойной.

– Но ты не станешь сама нарочно плескать воду?

– Я поставлю сосуд у ног твоих, – вот так. Ведь ты сам понимаешь, что я не могу прикоснуться к ней без твоего ведома.

– Совершенно верно. А теперь, помоги мне, о Бахус! Ты знаешь, я всегда любил тебя больше всех других богов, и я посвящу тебе этот серебряный кубок, украденный мною у толстого дворецкого, если ты поможешь мне сладить с этим водяным демоном. А ты, о дух, внимай мне! Могу ли я выкупиться на волю в будущем году? Ты это должен знать, ведь ты живешь в воздухе, а птицы, наверное, поведали тебе все наши домашние тайны. Ты знаешь, что я воровал и подбирал честным, то есть безопасным, образом все, что попадалось мне под руку за последние три года, а мне еще недостает двух тысяч сестерций до полной суммы. Удастся ли мне, о добрый дух, пополнить эту недостачу в течение года? Говори же… Ну, что же вода, – журчит? Нет, все тихо, как в могиле. Ну, так в два года! Ага, я кое-что слышу, демон царапается в дверь, верно, сейчас здесь будет. Итак, в два