Я замерла и притаилась за деревьями.

У меня на глазах Майкл провел губами по шее Эшли, склонил голову и поцеловал ее кожу над ключицей. Она обхватила его шею и притянула его ближе к себе, сжимая другой рукой ткань его пропитанной потом рубашки. У меня внутри словно бы что-то вскипело.

Что же это было? Зависть? Призрак близости тела Майкла, память о том, как его палец нащупывал мой пульс, и о том, как из-за этого я ощутила себя раздетой и горящей желанием? (Да, конечно, во мне вспыхнуло и это, и много что еще.)

Внезапно Эшли открыла глаза и посмотрела прямо на меня через плечо Майкла. Вот когда я во всем убедилась, все поняла наверняка. Потому что она не покраснела от смущения, не отстранилась целомудренно от Майкла, как сделала бы Эшли. Я точно знала – Эшли поступила бы именно так. Но нет, вместо этого она продолжала смотреть на меня в то самое время, когда ее бойфренд засунул руку ей под рубашку. «Она хочет, чтобы я видела, как она желанна, – догадалась я, – чтобы я ревновала».

Вот когда я увидела жестокий мрак в ее глазах, резкую, острую вспышку присутствия другого человека, прячущегося под личиной прекрасной преподавательницы йоги.

Майкл ласкал ее грудь, а она продолжала смотреть на меня. Я едва дышала. Ее губы едва заметно дрогнули в легкой усмешке. «Я вижу тебя», – словно бы сказала Эшли. Нет, никакой ошибки быть не могло. Эта женщина не впервые оказалась в Тахо, не случайно пришла к моим дверям. Это была Нина Росс, и она точно знала, кто я такая.

Она точно знала, кто я такая, и она меня ненавидела, наверное, так же сильно, как я ненавидела ее.

Зачем она явилась сюда?

Гнев распалил меня. Я вспомнила о том, что моя мать записала в своем дневнике: «…и мне их обеих хочется убить – и мамочку, и дочку. Они вдвоем, вместе, дружно сговорились уничтожить нас…» Женщина, стоявшая сейчас недалеко от меня, была в ответе за трагедию моей семьи, и я должна была что-то с этим сделать – ради памяти о маман, ради Бенни, ради всех Либлингов, которых две эти женщины обрекли на уничтожение.

Я стала перебирать в уме самые разные варианты – как сделать ход против Нины Росс, как обрушить на нее мой праведный гнев? Она же наверняка будет шокирована – просто смертельно шокирована – и даже напугана, когда поймет, что я знаю, кто она такая на самом деле. Я сделала вдох и приготовилась назвать ее настоящим именем: «Нина Росс, СУЧКА!»

Но тут она снова закрыла глаза, и я упустила момент. Они с Майклом продолжали целоваться. Она отлично знала, что я смотрю на них. Это было так нагло. Я сделала пару шагов в их сторону. Заметив на земле сухой сучок, я с силой наступила на него. Сучок громко хрустнул. Майкл открыл глаза, обернулся и встретился взглядом со мной. Он отскочил от Эшли (от Нины!) и отстранил ее ладонью.

Она часто заморгала, вытерла мокрые губы тыльной стороной ладони и улыбнулась мне. Знакомая маска легла на черты ее лица.

– Ой, это ты, – прощебетала она – воплощение легкости и дружелюбия.

Эшли вернулась, но теперь мне слышалась в ее голосе насмешка. Эта ее улыбочка, такая широкая, что были видны кривоватые клыки, – и как только мне она могла казаться искренней?

Она принялась бормотать извинения – видите, нога у нее затекла! Потому что при подъеме в гору работают другие группы мышц – не те, что при занятиях йогой! Ой, какая жалость! А про себя я думала: «Лгунья ты. Наверняка ты вообще никакой не преподаватель йоги. А кто ты, черт бы тебя побрал? И что тебе нужно от меня?»

Этого я понять не могла. Может быть, она явилась сюда в поисках Бенни? Но тогда зачем маскироваться? Может быть, она оставила здесь что-то еще? И тут я подумала вот о чем: скорее всего, она приехала сюда для того, чтобы закончить дело, начатое ее мамашей. Она хотела денег. Может быть, она решила, что меня тоже можно шантажировать?

Я вдруг осознала, что у меня преимущество. Я знала, кто она такая, а она пока не поняла, что я об этом знаю. У меня было время придумать, как поступить.

– Не хотелось бы прерывать прогулку, но я просто измочален, – признался Майкл. – Давайте вернемся домой, пока мы тут не заледенели.

– Да и поздно уже, – добавила Эшли и прижалась к Майклу. – Бр-р…

Она забросила себе на плечо его руку – явно напоказ, для меня. А Майкл посмотрел на меня поверх ее макушки, и я по его глазами поняла, что ему неловко из-за этой демонстрации, ясно говорящей: «Он мой!»

– Извини, – произнес он одними губами.

А мне стало очень жаль его. Я поняла, что он ни о чем не подозревает.

У меня до боли засосало под ложечкой. «Интересно, какую автобиографию она придумала для Майкла? – подумала я. – Если она мне врала, значит, наверняка врала и ему». Это же так очевидно, верно? Он же богат. Она явно охотится за его деньгами.

Яблоко от яблони недалеко падает. Дочка вся в мамочку. Возможно, я была для нее ближайшей целью, а Майкла она выбрала с дальним прицелом, вот и притащила его сюда с собой.

Мое сердце болело за Майкла. Может быть, мне следовало бояться за себя, но почему-то я чувствовала себя на удивление спокойно. Стоунхейвен принадлежал мне. Я в любой момент могла прогнать Эшли прочь. Мне так мало осталось терять, осталось так мало того, что я по-настоящему любила. А он? Чувствительный, задумчивый, интеллектуальный Майкл, он понятия не имел о том, насколько опасна эта женщина. Я должна была его предупредить.

Но как? Открытая конфронтация могла вызвать ответный огонь. У меня не было прямых доказательств, которые я могла бы швырнуть в лицо этой аферистке, – ничего, кроме паршивого качества фотографии двенадцатилетней давности. Она наверняка станет все отрицать, а потом смоется из Стоунхейвена и увезет с собой Майкла. И между прочим, ничего при этом не потеряет. А я снова останусь одна и буду зализывать раны.

А мне хотелось отобрать у этой женщины все то, что она и ее мать отняли у меня: семью, чувство защищенности, радость, здравомыслие.

Любовь.

Внезапно я поняла, как нужно себя вести и что делать. Я спасу от нее Майкла. Спасу и заберу себе.

Гнев способен ослепить человека, в этом его колдовская сила. Стоит только оказаться под его обжигающими лучами, и уже ничего перед собой не видишь. Разум исчезает во мраке. Все, что бы ты ни делал в припадке гнева, кажется тебе оправданным, какими бы мелкими, жалкими, жуткими и жестокими ни были твои поступки.

А меня, что удивительно, гнев оживил.

В тот вечер, вернувшись в Стоунхейвен, я прошла по дому и заперла все двери. Задернула все шторы на окнах нижнего этажа. При этом в воздух взлетело не меньше фунта пыли и целое войско дохлых пауков. А потом я взяла один из пистолетов со стены в игровой комнате, зарядила его патронами, которые нашла в выдвижном ящике, и сунула под подушку.

Да, я разозлилась, но я не была напугана. И кроме того, не собиралась дать себя одурачить.