Как ни странно, многие люди находят тревожной саму мысль о том, что все богатство нашей ментальной жизни — все наши мысли, чувства, эмоции, даже наши интимные «Я», — порождаются активностью крошечных скоплений протоплазмы в мозге. Как такое возможно? Как могло нечто столь таинственное и нематериальное, как сознание, возникнуть из куска мяса, спрятанного внутри нашего черепа? Тысячелетиями восточные и западные философы ломали голову над проблемой разума и материи, субстанции и духа, иллюзии и реальности, однако их изыскания едва ли приумножили наши знания по этому вопросу. Как сказал британский психолог Стюарт Сазерленд, «сознание — это увлекательное, но неуловимое явление: невозможно определить, что это такое, что оно делает или почему оно развилось. О нем не написано ничего, что стоило бы почитать».

Я не буду притворяться, что разгадал эти тайны[139], но думаю, что изучать сознание следует не как философскую, логическую или концептуальную проблему, а как эмпирическую.

За исключением немногочисленных эксцентриков (так называемых панпсихистов), которые считают, будто все во Вселенной сознательно, в том числе такие вещи, как муравейники, термостаты и столешницы, большинство людей согласятся, что сознание возникает в мозге, а не в селезенке, печени, поджелудочной железе или любом другом органе. Чудесное начало. Однако позвольте мне еще больше сузить сферу исследования и предположить, что сознание возникает не из всего мозга, а из определенных специализированных нейронных цепей, которые выполняют разные виды вычислений. Чтобы проиллюстрировать природу этих цепей и их особых функций, я буду опираться на многочисленные примеры из психологии восприятия и неврологии, которые мы рассмотрели в предыдущих главах. Эти примеры показывают, что нейронные сети, воплощающие субъективное качество сознания, главным образом расположены в структурах височных долей (таких, как миндалевидное тело, перегородка, гипоталамус и островковая кора) и одной проекционной зоне в лобных долях — поясной извилине. Активность этих структур должна отвечать трем важным критериям, которые я называю (надеюсь, Исаак Ньютон, описавший три основных закона физики, не уличит меня в плагиате) «тремя законами квалиа» (квалиа — это просто «сырые ощущения», такие, как субъективные качества «боли», «красноты» или «ньокков с трюфелями»). Стремясь сформулировать эти три закона и определить воплощающие их специализированные структуры, я преследовал одну цель: стимулировать дальнейшее исследование биологического происхождения сознания.

Главная тайна космоса, в моем понимании, заключается в следующем: почему всегда есть два параллельных описания Вселенной — отчет от первого лица («Я вижу красный») и отчет от третьего лица («Он говорит, что видит красный, когда определенные нейроны в его мозге сталкиваются с длиной волны шестьсот нанометров»)? Как эти два отчета могут быть такими разными и все же дополнять друг друга? Почему недостаточно только отчета от третьего лица, ибо, согласно объективному мировоззрению физика или нейроученого, это единственное описание, которое реально существует? (Ученые, которые придерживаются данной точки зрения, называются бихевиористами.) В их схеме «объективной науки» потребности в отчете от первого лица даже не возникает — нет на свете такой вещи, как сознание, и точка. Но мы-то прекрасно знаем, что это не так. Мне вспоминается старый анекдот о бихевиористе, который после страстной любви смотрит на свою возлюбленную и говорит: «Очевидно, тебе было хорошо, дорогая, но было ли хорошо мне?» Примирение отчетов от первого и третьего лица является самой важной нерешенной проблемой в науке. Устраните этот барьер, говорят индийские мистики и мудрецы, и вы увидите, что разделение между «Я» и «не-Я» — иллюзия; на самом деле вы и космос суть едины.

Философы называют эту головоломку загадкой квалиа, или субъективных ощущений. Как поток ионов и электрических токов в крошечных капельках желе — нейронах в моем мозге — генерирует весь субъективный мир ощущений, таких как краснота, тепло, холод или боль? Какое волшебство превращает материю в невидимую ткань моих чувств? Сия проблема настолько загадочна, что не все согласны, что это вообще проблема. Я проиллюстрирую эту так называемую загадку квалиа двумя простыми мысленными экспериментами, которые обожают придумывать философы. Такие воображаемые опыты практически невозможно осуществить в реальной жизни. Мой коллега доктор Фрэнсис Крик глубоко подозрительно относится к мысленным экспериментам, и в одном отношении я с ним согласен — мысленные эксперименты бывают крайне обманчивы, ибо часто содержат спорные допущения. С другой стороны, они позволяют прояснить основную логику, а это уже кое-что. Как бы там ни было, я рискну прибегнуть к ним здесь, дабы весьма красочным и нетривиальным образом познакомить вас с проблемой квалиа.

Во-первых, представьте, что вы суперученый из будущего, который все-все знает о работе человеческого мозга. К сожалению, вы не видите цвета. У вас нет колбочек (структур в сетчатке, которые позволяют глазам различать цвет), зато у вас есть палочки (обеспечивающие черно-белое зрение) и механизмы для обработки цветов в мозге. Одним словом, если бы ваши глаза могли различать цвета, то мог бы и мозг.

Теперь предположим, что вы, суперученый, изучаете мой мозг. Я, как всякий нормальный человек, воспринимаю цвет — я вижу, что небо голубое, трава зеленая, а банан желтый, — и вы хотите знать, что я подразумеваю под этими цветовыми определениями. Когда я смотрю на предметы и описываю их как бирюзовые, фисташковые или пунцовые, вы не понимаете, о чем я говорю. Для вас все они выглядят как разные оттенки серого.

Но вас очень интересует это явление, поэтому вы направляете спектрометр на поверхность зрелого красного яблока. Спектрометр показывает, что от плода исходит свет с длиной волны шестьсот нанометров. Однако вы по-прежнему понятия не имеете, какого он цвета, ибо не можете увидеть его глазами. Сгорая от любопытства, вы изучаете светочувствительные пигменты моего глаза и цветовые пути в моем мозге, пока не получаете полный набор принципов, лежащих в основе обработки длин волн. Ваша теория позволяет отследить всю последовательность восприятия цвета, начиная с рецепторов в моем глазу и заканчивая активностью нейронов, которая генерирует слово «красный». Короче говоря, вы отлично понимаете законы цветового зрения (точнее, законы обработки длин волн) и можете заранее сказать, какое слово я выберу, чтобы охарактеризовать цвет яблока, апельсина или лимона. Будучи суперученым, вы не видите причин сомневаться в полноте своего описания.

Довольный, вы показываете мне подробную схему и говорите:

— Рамачандран, вот что происходит в твоем мозге!

— Конечно, это происходит, — соглашаюсь я. — Но еще я вижу красный. Где красный на этом рисунке?