Диссоциативное расстройство идентичности бросает вызов здравому смыслу. Как две личности могут сосуществовать в одном теле? В главе 7 мы узнали, что разум всегда стремится создать единую, стройную систему убеждений из множества разрозненных фрагментов жизненного опыта. При возникновении незначительных расхождений вы просто корректируете свои убеждения или прибегаете к отрицанию и рационализациям, о которых говорил Зигмунд Фрейд. Но что если у вас два набора убеждений — каждый внутренне последовательный и рациональный, — и эти два набора находятся в непримиримом конфликте друг с другом? Вероятно, лучшее решение — разъединить убеждения, отгородить их друг от друга, создав две отдельные личности.

Конечно, элемент этого «синдрома» есть у всех нас. Мы говорим о фантазиях шлюхи/мадонны и употребляем такие выражения, как «я сегодня сам не свой», «в меня как будто кто-то вселился» или «когда вы рядом, он другой человек». Однако в редких случаях возможно, что этот раскол становится буквальным, так что в итоге у вас получаются два «разных человека». Предположим, что один набор убеждений гласит: «Я Сью, сексуальная женщина, которая живет в доме 123 на улице Вязов в Бостоне, ходит по вечерам в бары, спит с малознакомыми мужчинами, хлещет виски и ни разу не удосужилась сдать кровь на ВИЧ». Другой гласит: «Я Пегги, скучающая домохозяйка, которая живет в доме 123 на улице Вязов в Бостоне, вечером смотрит телевизор, не пьет ничего крепче травяного чая и, чуть что не так, несется к врачу». Эти две истории настолько не похожи, что они, очевидно, относятся к двум разным людям. Но у Пегги Сью есть проблема: она — оба этих человека одновременно. Она занимает одно тело, один мозг! Возможно, единственный способ избежать внутренней гражданской войны, — «расщепить» убеждения на два кластера, что и приводит к странному феномену множественных личностей.

По мнению многих психиатров, некоторые случаи диссоциативного расстройства идентичности являются следствием сексуального или физического насилия в детстве. Взрослея, ребенок находит жестокое обращение настолько эмоционально невыносимым, что постепенно вытесняет его в мир Сью, а не Пегги. Впрочем, самое примечательное в другом: чтобы сохранить иллюзию, он наделяет каждую личность разными голосами, интонациями, мотивами, манерами и даже различными иммунными системами — фактически двумя отдельными телами. Вероятно, только это и позволяет минимизировать опасность, что однажды отмежевавшиеся личности сольются и развяжут чудовищную внутреннюю борьбу.

Хотя я бы с удовольствием провел кое-какие эксперименты с такими людьми, как Пегги Сью, сделать это мне мешает одна немаловажная деталь — отсутствие четкого, однозначного случая диссоциативного расстройства идентичности. Время от времени я звоню своим друзьям-психиатрам; обычно они говорят, что такие пациенты есть, но большинство из них совмещают в себе несколько личностей, а не две. У одного, кажется, их было девятнадцать. Заявления такого рода всегда вызывали у меня подозрения. Учитывая ограниченное время и ресурсы, всякий ученый должен стремиться к равновесию между изучением смутных и неповторимых «эффектов» (таких как холодный синтез, поливода или кирлианова фотография) и открытостью новым идеям (во всяком случае, он должен помнить о том, чему нас учат континентальный дрейф и упавшие астероиды). Возможно, лучшей стратегией будет сосредоточиться только на тех гипотезах, которые доказать или опровергнуть относительно легко.

Если когда-нибудь мне доведется встретить пациента всего с двумя личностями, я намерен раз и навсегда избавиться от сомнений, отправив ему два счета. Если он оплатит оба, я буду знать, что он настоящий. Если он этого не сделает, я пойму, что он подделка. В любом случае я не проиграю.

Если же говорить серьезно, то было бы интересно провести систематические исследования иммунной функции, свойственной каждой из множественных личностей. Например, мы могли бы изучить выработку цитокинов лимфоцитами и моноцитами или выработку интерлейкина Т-клетками и так далее. Такие эксперименты могут показаться утомительными и заумными, однако лишь с их помощью мы можем достичь правильного сочетания Востока и Запада. Большинство учивших меня профессоров посмеивались над древними «душещипательными» индуистскими практиками, такими как аюрведа, тантра и медитация. И все же, по иронии судьбы, многие из наиболее мощных лекарств, которыми мы пользуемся сегодня, можно проследить к древним народным средствам вроде ивовой коры (аспирин), наперстянки и резерпина. Подсчитано, что более 30 процентов препаратов, применяемых в западной медицине, получены из растительных продуктов. (Если рассматривать плесень — антибиотики — как «траву», эта цифра будет еще выше. В древней китайской медицине плесень часто втирали в раны.)

Мораль заключается не в том, что мы должны слепо верить в «мудрость Востока», а в том, что древние практики содержат много ценных знаний и догадок. Однако без систематических экспериментов «в западном стиле» мы никогда не узнаем, какие из них действительно работают (гипноз и медитация), а какие нет (кристаллотерапия). Многие лаборатории по всему миру готовы приступить к таким экспериментам, а посему первую половину следующего столетия, на мой взгляд, запомнят именно как золотой век неврологии и медицины, построенной на взаимосвязи разума и тела. Уверен, это будет время великих надежд и великих открытий, время новых идей и молодых исследователей.

В первой половине следующего столетия ученые попытаются ответить на самый важный вопрос в истории науки — вопрос, который был пропитан мистицизмом и метафизикой на протяжении тысячелетий: какова природа «Я»? Я родился в Индии и был воспитан в индуистской традиции; с детства меня учили, что «Я» внутри меня, обособленное от остальной Вселенной и свысока наблюдающее за окружающим меня миром, — это иллюзия, завеса, называемая майей. Стремление к просветлению, говорили мне, состоит в том, чтобы приподнять эту завесу и осознать, что ты и космос «едины». По иронии судьбы, получив медицинское образование на Западе и посвятив более пятнадцати лет исследованиям неврологических нарушений и зрительных иллюзий, я понял, что в этом есть изрядная доля истины — понятие единого цельного «Я», «обитающего» в мозге, в самом деле может быть иллюзией. Все, что я узнал, изучая нормальных людей и больных с повреждениями мозга, заставляет меня сделать следующие выводы:

а) мы создаем свою собственную «реальность» из разрозненных фрагментов информации;

б) то, что мы видим, есть надежная — хотя и не всегда точная — репрезентация окружающего мира;

в) мы совершенно не осознаем подавляющее большинство процессов, протекающих в нашем мозге.

В действительности больше половины наших действий осуществляются множеством бессознательных зомби, которые сосуществуют в мирной гармонии внутри нашего тела! Надеюсь, что истории, которые я рассказал в предыдущих главах, убедили вас, что проблема «Я» отнюдь не метафизическая головоломка — напротив, это загадка, требующая самого тщательного научного исследования.