Помимо порожденных протекционистскими и меркантильными соображениями законов имелась еще одна причина, по которой зарубежные страны смогли усовершенствовать свою промышленность в ущерб голландской, — на ранней стадии развития своих производств они сманивали из Нидерландов квалифицированных работников. На самом деле отток квалифицированных работников продолжался даже после того, как зарубежные промышленные производства уже функционировали вполне удовлетворительно, поскольку безработица в промышленности Северных Нидерландов в XVIII в. подталкивала многих из них к эмиграции. Мы не собираемся подсчитывать, велико ли было их количество, однако в 1751 г. Генеральные штаты издали указ, запрещавший эмигрировать определенным категориям квалифицированных работников, особенно операторам ткацких станков, канатчикам и рабочим деревообрабатывающих предприятий. Разумеется, это был не единственный пример подобных законов, однако нет причин полагать, будто подобные указы являлись чем-то большим, чем бесполезное сотрясание воздуха, и поэтому они легко обходились теми, кто желал оставить страну. Еще меньше власти могли препятствовать иностранным работникам в поступлении на службу в голландские коммерческие компании или на фабрики, чтобы изучить их технологии и методы работы, а вернувшись домой, использовать приобретенные навыки.

Другой причиной упадка голландской промышленности, которую приводили многие современники, являлось то, что жалованье в Семи провинциях, а более всего в Голландии было выше, чем в большинстве стран. Например, еженедельный заработок набивщика ситца в Швейцарии в 1766 г. составлял 3,5 флорина, 3 флорина в Аугсбурге в 1760 г. и 9 — 10 флоринов в Голландии того же времени. С другой стороны, в разных регионах Семи провинций существовал широкий разброс в размерах заработной платы. Кое — где в сельской местности платили более высокое жалованье, чем в городах. В других местах ситуация была прямо противоположной, и некоторые голландские промышленники переносили свои предприятия из провинции Голландия в Северный Брабант и Оверэйссел, где местные условия позволяли безжалостно эксплуатировать бедноту. «Люди, знакомые с крестьянами Брабанта, — писал в 1785 г. очевидец, — должны признать, что они лишены всех тех условий жизни, которые являются неотъемлемой частью человеческого существования. Они пьют кислую пахту или воду, питаются картофелем и хлебом без масла или сыра, одеты в рванину и спят на соломе. Заключенным в провинции Голландия живется лучше, чем крестьянам в Брабанте».

Трудно сказать, насколько сильно «высокие» заработки некоторых голландских квалифицированных рабочих обусловливали упадок промышленности страны. Точно так же, как фермеры постоянно жаловались на погоду, торговцы на непомерные налоги или нечестную конкуренцию иностранных соперников, так и промышленники имели склонность считать, будто их собственная адекватная оплата рабочей силы подрывалась потогонной системой труда иностранных конкурентов. Уже в 1740 г. долгое время проживший в Голландии англичанин, отмечая, что и голландцы, и англичане довели оружейное искусство и литье пушек до высокой степени совершенства, добавил: «Поскольку у нас есть значительное преимущество перед голландцами на путях, ведущих в Средиземноморье и Левант, желательно, чтобы наши налоги были сокращены или чтобы наши рабочие между тем ухитрились как-то сводить концы с концами и работать за такую же низкую плату, что и голландцы», — в этом случае, утверждал он, вся торговля оружием с Османской империей и «варварскими государствами» оказалась бы в руках англичан.

Сохранили ли впоследствии рабочие голландской оружейной промышленности свое техническое мастерство на одном уровне с английскими конкурентами, мне неизвестно; однако стоит отметить, что именно в 1740-х гг. рост британской экономики стал ускоряться — начался первый этап промышленной революции. 40 лет спустя общий упадок голландского производства плаксиво объяснялся неким нидерландским промышленником следующим образом: «Трудно не заметить, что у нас очень мало производств или профессий, которые не нуждаются в усовершенствовании — как в отношении формы, так и содержания соответствующих процессов. Медники, литейщики бронзы, рабочие по железу и стали и тому подобные специалисты, как оказалось, довольно неопытные, и, если тщательно сравнить их продукцию с аналогичными изделиями иностранных рабочих, она оказывается ниже качеством. Качество работы топорное, и изделие обычно прошло значительно менее тщательную окончательную обработку, чем где-либо еще; и можно предположить, что его себестоимость выше, поскольку мастера не были надлежащим образом обучены». В том же 1779 г. ведущий лейденский производитель тканей сокрушался по поводу общей безынициативности голландских промышленников и работодателей и их закоренелой неприязни к экспериментированию с новыми технологиями и приемами работы. Что было хорошо для их предков, хорошо и для них — и это, по-видимому, стало отличительной чертой голландского общества в последние десятилетия эры париков, будь то в городах и сельской местности Северных Нидерландов или во внутренних районах района мыса Доброй Надежды.

Такое отсутствие инициативы и предприимчивости во многих отраслях голландской промышленности и, в некоторой степени, в нидерландском сельском хозяйстве привело к поразительному контрасту с положением дел 100 лет назад, когда голландские предприниматели, промышленники и инженеры шли в авангарде коммерческого и технического прогресса западного мира. Как справедливо отметил Чарлз Уилсон: «Голландский инженер XVII в. являлся тем, чем стал шотландский в XIX в., но только в еще более широких областях экономической деятельности. Его можно было найти везде, где предлагалась выгодная работа, и на него имелся спрос там, где правительству или частному предприятию требовались технические или административные способности». Столетие спустя он уже был совершенно не таким, что в 1776 г., с печалью признал сотрудник журнала De Koopman — «Коммерсант»: «Мы более не прирожденные изобретатели, и уникальность у нас становится все более редким явлением. В настоящее время мы делаем только копии, тогда как раньше мы производили только оригиналы».

Несомненно, следует учитывать некоторое преувеличение в этих и многих других подобных жалобных тирадах, опубликованных в голландских периодических изданиях второй половины XVIII в.; и мы можем припомнить здесь дань, которую воздавал капитан Джеймс Кук мастерству и эффективности работы корабелов Батавии в 1770 г. Однако я рискну предположить, что в отличие от того, что утверждали некоторые поздние авторы, эра париков в Соединенных провинциях стала скорее временем стагнации, чем застоя, если сравнивать ее с достижениями золотого века, хотя стоит отметить — не во всех отношениях.

Современники, оплакивавшие экономический упадок Голландской республики в последней половине — а особенно в последней четверти — XVIII в., склонны возлагать основную вину на якобы самодовольных и недальновидных рантье и капиталистов, которые предпочли вкладывать свои деньги за границей, а не в стимулирование промышленности и судоходства на родине, благодаря чему снизился бы уровень безработицы. Несомненно, в последней четверти XVIII в. в Нидерландах и их тропических владениях встречалось и «наплевательское» отношение, которое, даже если и существовало столетием раньше, и близко не являлось таким заметным. Периодическое издание De Borger писало в 1778 г. о состоятельных рантье: «Каждый из них говорит: «На мой век хватит, а после меня хоть потоп!» — как гласит поговорка наших французских соседей, которую мы воплотили не на словах, а на деле».