Анна получила у Генриха разрешение совершить поездку и дозволение его дочери Елизавете присоединиться к ней. Когда король навещал ее в последний раз, она спросила, нельзя ли девочке какое-то время пожить у нее. Генрих охотно согласился и, к удивлению Анны, ничуть не смутился тем, что Елизавета посетит отчий дом своей матери. Миссис Эстли, гувернантке Елизаветы, поручили привезти свою воспитанницу в замок Хивер.

Пока кортеж двигался на юго-восток по затененным листвой живописным дорогам Кента, Анна обнаружила, что приближается к Хиверу с легким трепетом, опасаясь, как бы это место не оказалось несущим на себе отпечаток трагедий, выпавших на долю его прежних владельцев. Пять лет назад они занимали высокое положение при дворе, гордо держали головы и раздувались от важности, упиваясь своей властью. Теперь все мертвы, убиты или умерли с горя, за исключением державшейся в тени мистресс Стаффорд, дочь которой Кейт служила Анне, когда та была королевой. Как, должно быть, сожалели эти две женщины о разорении родового гнезда, если, конечно, для них оно не служило горьким напоминанием об утрате всего, что было им дорого.

Такими мыслями полнилась голова Анны, пока ее везли мимо красивых холмов и по охотничьему парку, окружавшему замок. Но вот и он сам, приютился в закрытой со всех сторон долине, — небольшая укрепленная резиденция из светлого камня, обведенная рвом и утопающая в дивном саду.

Анне говорили, что Хивер отобрали у Болейнов и заново обставили — без сомнения, богатой поживой, взятой из домов Кромвеля. Тревожные предчувствия усиливались. Может ли Хивер стать счастливым домом, если с ним связано столько кровавых историй? Владея им, она будет выгадывать на чужих несчастьях, и ей самой это не принесет радости, опасалась Анна.

Тем не менее она восхитилась богатым убранством переданного ей дома. Лучше было не задумываться, откуда взялись эти вещи. Бродя по комнатам и спускаясь по винтовым лестницам своего нового жилища, Анна видела, что кое-какие следы былого присутствия Болейнов здесь все-таки сохранились. В спальне стояла деревянная кровать под балдахином с инициалами «Т. Б.» на изголовье и резными изображениями быков; без сомнения, это ложе оказалось слишком огромным, его не смогли вынести из дома. А на чердаке она нашла повернутый к стене портрет элегантно одетой брюнетки с латинской подписью: «Anna Bolina uxor Henry Octa»[43]. Определенно, король не пожелал бы увидеть это застывшее на холсте напоминание об отправленной на смерть супруге; вот почему, скорее всего, картину оставили здесь, а не перевезли в королевские хранилища. Анна задумалась: верно ли портретное сходство? Если так, Анна Болейн вовсе не была красавицей. Длинное, худое лицо, настороженные темные глаза и чопорно поджатые губы. Она сильно напоминала свою дочь, хотя у Елизаветы цвет волос и римский нос Генриха. И все же в ней определенно была некая особинка, на которую намекал художник, и Анне портрет понравился. Хорошо бы повесить его в галерее; это казалось справедливым воздаянием, ведь только благодаря трагедии Анны Болейн сама она стала владелицей Хивера. Картину всегда можно убрать, если приедет король.

Анна представляла себе, как семья Болейн развлекала Генриха в главном зале с огромным очагом и отделенным перегородкой проходом вдоль стены. Может быть, Генрих сватался за Анну в семейной гостиной или прогуливался со своей возлюбленной по длинной галерее. На пещеристой кухне, сильно утопленной в пол, готовили еду для пиров, здесь каждый день бурлила жизнь. Теперь все в прошлом, превратилось в блеклые воспоминания. Как быстро — и разрушительно — способно вращаться колесо Фортуны.

Ну что ж, она постарается возродить Хивер к новой жизни, чтя его прошлое и изгнав призраков. А место действительно было красивейшее.

Одетая в зеленое платье, Анна следила из окна, как маленькая кавалькада переваливает через гребень холма, и разглядела среди всадников Елизавету, которая пришпоривала кобылу. Она поспешила вниз, открыла главную дверь, созывая придворных, и подождала, пока семилетняя гостья и ее гувернантка с двумя вооруженными стражниками и тремя служанками позади проскачет по подъемному мосту и въедет во двор. Когда Елизавета приблизилась к ней, Анна сделала глубокий реверанс, и девочка, как только слезла с лошади, вернула ей поклон. Желтоватая кожа Елизаветы порозовела от пребывания на свежем воздухе, длинные рыжие волосы свободно рассыпались по плечам.

— Добро пожаловать, миледи Елизавета! Как славно, что его величество проявил доброту и позволил вам навестить меня, — с улыбкой произнесла Анна, гордясь своими успехами в английском.

Елизавета царственно склонила головку, словно удостаивая хозяйку милости своим присутствием, и позволила Анне отвести себя в замок. В зале на столах в виде козел были выставлены холодное мясо, пироги и пирожные с кремом, а также засахаренные фрукты, при виде которых глаза девочки засияли. Анна специально велела их приготовить: Генрих как-то упоминал, что его дочь сладкоежка.

— У нас есть и одно блюдо из Клеве! — с гордостью объявила она, когда они уселись за главный стол и Елизавета заняла почетное место. По кивку Анны вперед вышли двое слуг. Один налил вино, разбавленное водой, для юной гостьи; другой вынес блюдо с горой какого-то зеленовато-белого месива, как наверняка подумалось девочке.

— Что это такое, миледи? — полюбопытствовала Елизавета.

— Это Sauerkraut, — объяснила Анна. — Капуста с солью, вином и можжевельником.

Еще один кивок, и слуга положил на тарелку Елизаветы щедрую порцию угощения. Девочка попробовала.

— Очень хорошо! — радостно воскликнула она и принялась жадно есть.

Обрадованная, что визит начался так удачно, Анна улыбнулась гувернантке, миссис Эстли. Это была хорошо воспитанная женщина с правильной речью; очевидно, она души не чаяла в своей подопечной и охотно уступала любым ее просьбам.

После того как все наелись, Елизавета захотела осмотреть замок. О матери она не упоминала, но Анна подозревала, что ей любопытно увидеть дом, где та выросла. В конце концов, это было наполовину ее наследство.

В длинной галерее Елизавета увидела портрет. Анна едва не хлопнула себя по лбу. Она собиралась убрать его к приезду принцессы, но в суматохе приготовлений забыла отдать распоряжение.

— Это моя мать! — выпалила девочка, а потом зажала рот рукой, поздно сообразив, что сказала.

Бедняжка, она уже знала, что упоминать публично о королеве Анне запрещено.

Миссис Эстли смотрела на портрет затуманившимися глазами.

— Мне не следовало забывать… — пробормотала Анна. — Я собиралась заменить его чем-нибудь. Но была так занята приготовлениями…

Гувернантка пришла ей на выручку:

— Ничего страшного, ваше высочество. Леди Елизавета видела изображения своей матери. Я позаботилась об этом. Мне кажется важным, чтобы она имела о ней какие-то сведения.

— О да! — с чувством ответила Анна. — Бедное дитя. И эта несчастная женщина. — Она вздрогнула. — Потому я и хочу сделать что-нибудь для леди Елизаветы. Я стану ей другом.