— Доброта вашего высочества дорогого стоит, — сказала миссис Эстли, и женщины обменялись сочувственными взглядами.

Елизавета не отрывала глаз от картины.

— Она такая красивая, — наконец проговорила девочка.

— И очень похожа на себя, — сказала гувернантка.

— Я обрадовалась, когда нашла здесь этот портрет, — сообщила им Анна. — При дворе никто о ней не заикнется.

— Там все слишком боятся короля, — тихо заметила миссис Эстли. — И не осмеливаются выражать свое мнение.

По тону ее голоса Анна поняла, какого мнения держалась сама гувернантка. Взяв Елизавету за руку, она сказала:

— Пойдемте. Я хочу показать вам кое-что еще. — Анна улыбнулась и повела девочку по галерее в спальню. — Эта кровать принадлежала кому-то из родных вашей матери.

Глаза Елизаветы расширились.

— Почему она здесь?

— Это был ее дом, — ответила гувернантка, и Анна поняла, что Елизавета не знала о связи Хивера с матерью. — Она провела здесь детство, и король ваш отец приезжал сюда ухаживать за ней. Но тогда она не принимала его, все время ему отказывала!

— Но он же король! — Вид у Елизаветы был изумленный.

— Да, и, уговаривая вашу мать стать его дамой сердца, он ставил ее выше себя, поклонялся ей как богине, так сказать. Такова придворная игра в любовь. — Миссис Эстли улыбнулась.

— Только не в Клеве! — едко заметила Анна. — Там молодые леди всегда вступают в брак с мужчинами, которых выбрали для них отцы.

— Здесь такой же обычай, — сказала миссис Эстли. — Вот почему любовники вздыхают о недостижимом.

Анна улыбнулась:

— В моем случае договор был подписан и скреплен печатью до того, как я увидела его величество. Такова участь принцесс.

Елизавета хмуро взглянула на нее:

— Никто не заставит меня выйти замуж за человека, которого я никогда не видела, и я не стану доверять художникам-портретистам!

Слова девочки поразили Анну. Неужели она слышала, что Генриху, очарованному портретом Анны, не понравился реальный образец? Поэтому Елизавета то и дело оценивающе поглядывала на нее?

— Вам придется выйти за мужчину, которого выберет ваш отец-король, моя маленькая леди, — твердо сказала миссис Эстли. — Когда он встретил вашу мать, то уже был женат. Он не мог предложить ей свою руку, поэтому попросил стать его любовницей.

— Любовницей? — переспросила Елизавета, водя пальцами по резным столбикам, поддерживавшим балдахин.

— Той, что управляет его сердцем, — пояснила миссис Эстли, открывая девочке только половину правды. — Как ваша воспитательница управляет вами!

— И она отказалась? Что за храбрая женщина! — восхитилась Анна.

— Мой отец сильно ее любил? — спросила Елизавета.

Миссис Эстли замялась.

— Да. Он не думал ни о ком другом. Порвал с папой и сделал себя главой Церкви Англии, чтобы жениться на ней, и в конце концов завоевал ее.

После этого любовная история приобрела мрачные тона, так что Анна поспешила отвлечь Елизавету от дальнейших расспросов.

— Давайте посмотрим вашу спальню, а? — предложила она. — Пойдемте сюда.

— А здесь мне нельзя спать? — спросила Елизавета.

— Это комната леди Анны, — ответила ей миссис Эстли. — А кровать, вероятно, принадлежала вашему дедушке. Могу побиться об заклад, эти инициалы означают «Томас Болейн».

— Я как раз думала об этом, — сказала Анна. — Конечно, вы можете спать здесь, миледи Елизавета. Я распоряжусь. — Она улыбнулась маленькой девочке, которая глядела на нее с благодарностью. — А теперь я хочу показать вам прелестный сад!

Анна понимала: куда бы ни забрела Елизавета в Хивере, ей везде встретятся напоминания о матери. Память об Анне Болейн хранила каждая комната, каждая садовая дорожка, каждая увитая зеленью беседка. Лежа без сна в спальне, которая предназначалась для Елизаветы, Анна беспокоилась: как-то спится девочке на кровати деда? Незнакомая комната, странный дом, сделанные днем открытия — любая из этих причин могла растревожить девочку, тем более все они вместе. Однако Елизавета была очень замкнутым ребенком, скорее пытливым, чем эмоциональным. На нее как будто не подействовала потеря матери, которую она толком не успела запомнить. Но кто знает, что творится в этой маленькой рыжей головке?

Анне самой было страшновато ночью в Хивере. Упавшей на пол причудливой тени от какой-нибудь мебели или уханья совы хватало, чтобы волоски у нее на шее вставали дыбом. Она всегда держала рядом с постелью зажженную свечу, и одна из горничных для компании спала на соломенном тюфяке у изножья ее кровати. Ни разу Анна не видела и не слышала ничего необычного, но ребенку с живым воображением ночь могла показаться ужасной. Слава Богу, почтенная миссис Эстли спала рядом с девочкой.

На следующее утро Елизавета заявила, что спала хорошо, но миссис Эстли выглядела усталой. После завтрака она отвела Анну в сторонку и сказала:

— Мадам, вы не слышали ночью чей-то плач?

— Нет, — удивленно ответила Анна. — Надеюсь, плакала не леди Елизавета?

— Нет, не она. Я проверяла. Но кто-то точно был сильно расстроен.

Анна опросила своих дам и всех, кто спал в пределах слышимости от миссис Эстли, но никто не признался в том, что ночью лил слезы. Анна им поверила. Загадка, да и только. Неужели в замке и правда живет привидение? Был ли то плач Анны, страдавшей от невозможности подарить дочери материнскую любовь?

Дни летели быстро. Стенаний по ночам больше никто не слышал, и очень скоро Елизавета уже делала прощальный реверанс.

— Ваша милость должны приехать еще, — сказала ей Анна. — Ваш визит доставил мне большое удовольствие. Надеюсь, вы будете вспоминать обо мне как о своей подруге.

— Буду, миледи, — горячо обещала Елизавета, протягивая руку, как для поцелуя.

Но Анна проигнорировала этот жест, наклонилась, тепло обняла девочку и расцеловала ее, добавив на прощание:

— Возвращайтесь скорее!

В тот же день после отъезда Елизаветы Анна сидела на своем любимом месте в саду, наслаждалась солнышком и редким моментом уединения, как вдруг сзади, из-за живой изгороди, донеслась чьи-то сердитые голоса. Это были супруги фон Вилих.

— Я любил вас! — услышала Анна голос Отто. — Любил всем сердцем, вы же обращались со мной как с ничтожеством, как с грязью у себя под ногами. А теперь удивляетесь, что я не хочу находиться с вами рядом?

— Я была для вас просто трофеем, которым можно хвастаться всему миру, — резко возразила Ханна. — Вернер любит меня саму.

Вернер? Вернер фон Гимних, виночерпий Анны? Он был по-своему хорош собой, но далеко не так красив, как Отто.

— Я любил вас по-настоящему, — повторил Отто, как будто сквозь сжатые зубы, — но вы предпочли изменить мне, а теперь пытаетесь оправдать свой поступок, взвалив вину на меня. Ну вот что, Ханна, я больше ничего не желаю слушать. Вы не стоите моей любви.