скапливающийся углекислый газ и прочие малоприятные миазмы? Если тут что-нибудь не придумать, то через пару суток нахождения под водой перед глазами у моряков начнут бегать чертики, а на третьи сутки некому станет этих чертиков ловить.

Но нашлись умные головы и придумали некое химическое соединение, которое поглощает избыток углекислого газа из атмосферы отсека, а взамен выделяет кислород. Как называется это чудо-вещество по-научному, я не знаю, на подводном флоте его называют просто — регенерация.

Внешне регенерация выглядит как желтоватые рыхлые пластины прямоугольной формы сантиметров по тридцать длиной. Так как вещество, из которого они состоят, очень агрессивно и чрезвычайно опасно в пожарном отношении, для всеобщей безопасности эти пластины в брикетах по тридцать штук запаивают в герметичные цинковые банки, которые и хранятся в каждом отсеке в немалом количестве про запас. Если несколько таких пластин достать и поместить в специальную металлическую коробку с прорезями для доступа воздуха (РДУ называется), то начнётся химический процесс. Пластины нагреются и, потребляя углекислый газ, примутся выделять кислород. Через некоторое время, когда активное вещество пластин выработается, их заменяют на новые. И так до тех пор, пока запасы регенерации не кончатся. Вещь, безусловно, удобная, не требующая дополнительных сложных устройств и не расходующая электроэнергию. При плавании в северных широтах снаряжённые РДУшки полезны ещё и тем, что исправно выделяют в отсек дополнительное тепло и находиться с ними рядом весьма комфортно. В тропиках же — наоборот, от них стараются держаться подальше.

Надо сказать, что используют регенерацию только в подводном положении, по приказанию командира и строго после объявления учебной тревоги. Никто не имеет права просто так, лишь из-за того, что в отсеке стало трудно дышать, вскрыть коробку, вынуть пластины и вставить их в пазы РДУ. Как я уже говорил, вещество это чрезвычайно агрессивно. Достаточно небольшому количеству солярки, машинного масла или чего-то жирного попасть на пластину, как она тут же вспыхивает и, искрясь, как бенгальский огонь, горит ослепительно белым пламенем. Попадание воды хоть и не вызывает возгорания, но ведет к неконтролируемому выделению кислорода, что также весьма опасно.

Пожар с участием регенерации — это самое страшное, что может произойти на подводной лодке. Бурно выделяя кислород, регенерация активно поддерживает горение. При роковом стечении обстоятельств замкнутое пространство отсека в считанные секунды может превратиться в доменную печь. В этом случае от живых существ вряд ли останется хотя бы горстка пепла. Но это ещё не всё. Так как температура горения с участием регенерации чрезвычайно высока, в случае пожара однозначно выгорят сальники забортной арматуры, произойдет разгерметизация корпуса, и в отсек хлынет морская вода. И всё — считай приплыли! Если такая неприятность произойдет, даже SOS подать не получится!

Чтобы исключить опасность подобного развития событий и чтобы чья-то халатность или преступная небрежность не могли стать причиной гибели подводной лодки, вскрытие банок с регенерацией и снаряжение ей РДУ находится под особым контролем. Как я уже говорил, перед тем, как эти манипуляции производить, однозначно объявляется учебная тревога. Во всех отсеках берутся на изготовку средства пожаротушения. Пластины из банок извлекаются с величайшей осторожностью, а тот, кому доверено это делать, предварительно надевает специальные резиновые перчатки.

С соблюдением всех вышеперечисленных предосторожностей благополучно снарядили РДУ. Чистым и свежим, как в альпийских горах, воздух, конечно же, не стал, но дышать стало легче. Голова немного прояснилась, и в ней даже зашевелились кое-какие отвлечённые мысли. Оглядевшись по сторонам, я со свойственной мне мечтательностью принимаюсь воображать:

— Эх, как жалко, что на подводной лодке нет иллюминаторов! Одним глазком бы взглянуть, что творится вокруг! Хотя какой в этом толк? И так всё ясно: ночь, кромешная тьма. На такой глубине и днём-то ничего не видно! Даже в самый яркий полдень солнце пробивается под воду максимум до ста метров. Но всё же интересно! Как там? Что происходит?

Воображение рисует призрачные картины. Всего в нескольких сантиметрах от меня, за прохладным железом борта — морское дно, на которое никогда не ступала нога человека. Среди песчаной пустыни редкие пучки чахлых водорослей безуспешно из последних сил тянутся к свету. Таинственные обитатели глубины рыщут туда-сюда, занятые своими делами. Может быть, именно в эту минуту гигантский спрут опутывает щупальцами корпус нашей субмарины или коварная рыба-пила примеривается, чтобы такого себе оттяпать.

И словно в подтверждение моих мыслей в корме раздался звук, похожий на лёгкое царапанье, а затем вполне отчётливо что-то хрустнуло и неприятно заскреблось!

— Ну вот, растравил больное воображение! Теперь всю ночь буду прислушиваться, да ещё и кошмар какой приснится!

Звук в корме прекратился, но через минуту повторился где-то наверху, прямо у меня над головой: дробное постукивание, поскрипывание и хорошо различимое сухое царапанье.

— Тьфу ты! Точно нервы пора лечить! — бормочу я под нос и прямо-таки физически, всей поверхностью тела начинаю ощущать, как чудовищное давление сжимает со всех сторон корпус нашего подводного дома. Я уже слышу шумы, которых реально не существует, а от неожиданного коечного поскрипа по соседству начинает бешено колотиться сердце. Почему-то сразу же пропало желание думать о том, что происходит снаружи. После этой мысленной вылазки за пределы прочного корпуса мне и здесь, в тесном отсеке подводной лодки, кажется уже достаточно уютно.

— А что ещё надо? Светло, сухо! Сейчас часов шесть сладко посплю, а утром разбудят, накормят! Красота!

Но тут, нарушив умиротворенный ход моих мыслей, над головой что-то опять хрустнуло, затем сухо прошелестело, поскреблось и… обиженно пискнуло!

— Тьфу ты! Да это же крысы! — наконец-то доходит до меня.

Я стучу костяшками пальцев по трубопроводу судовой вентиляции, проходящему прямо у меня над головой, и потревоженная стая шумно прокатывается по трубе. С писком, топоча, как лошади, крысы разбегаются по её ответвлениям и закоулкам. Ещё с минуту в разных частях отсека слышится приглушённый шелест, хруст и суетливое шебуршание. Но вот всё утихло, милые домашние животные разбрелись по своим углам и, видимо, окончательно отошли ко сну. Тут и я успокаиваюсь. Меня уже не тревожит ни страшный спрут за бортом, ни коварная рыба-пила, ни наружное давление в одиннадцать полновесных атмосфер, ни прочие абстрактные опасности. В голову наконец-то приходит здравая и абсолютно своевременная мысль: так как моя койка в кают-компании, несомненно, занята кем-то из пассажиров, остаток ночи мне придётся провести здесь, в седьмом, поэтому уже давно пора задуматься о ночлеге. Через несколько минут будет снята тревога, отсек наполнится его постоянными обитателями, и найти себе достойную лежанку станет не так-то просто.

Недолго думая, я занимаю самое блатное место — по правому борту на втором