— Анакха, — серьезно проговорила Ксанетия, —долг принуждает меня открыть тебе истину, хоть и предвижу, что она помыслитсятебе невероятной.

— Начало многообещающее, — заметила Даная.

— Я принуждена сделать это, Анакха, — так жесерьезно продолжала Ксанетия, — и не только во имя заключенного меж намисоюза, но и по той причине, что истина сия весьма важна для будущего всегонашего дела.

— Похоже, мне не мешало бы ухватиться за что-топрочное, — мрачно пробормотал Спархок.

— Как пожелаешь, Анакха. Должна я, однако, предостеречьтебя, что, доверяя Заласте Стирику, ты обманываешься — и прежестоко.

— Что?!

— Заласта обманул тебя, Анакха. Душой и сердцем своимон принадлежит Киргону.

— Это совершенно невозможно! — воскликнулаДаная. — Заласта любит меня и мою сестру! Он не мог предать нас!

— Воистину, Богиня, твою сестру он любит превыше всякоймеры, — ответила Ксанетия. — Чувства же его к тебе не столь добры.Истинно говоря, он ненавидит тебя.

— Я не верю тебе!

Спархок был солдатом, а солдат, который не умеет быстроприменяться к неожиданностям, не доживет до того времени, когда станетветераном.

— Ты не была в Дэльфиусе, Афраэль, — напомнил онБогине-Дитя. — Беллиом засвидетельствовал правдивость Ксанетии.

— Она просто хочет вбить клин между нами и Заластой!

— Не думаю. — В сознании Спархока разрозненныепрежде мелочи сложились, как кусочки мозаики, в целостную и яснуюкартину. — Наш союз слишком важен для дэльфов, чтобы Ксанетия сталаподставлять его под удар ради мелочной прихоти, а кроме того, ее словаобъясняют кое-что, чему я до сих пор не мог найти объяснения. Давай выслушаемее. Если есть сомнения в преданности Заласты, лучше убедиться в этом сейчас.Так что же ты обнаружила в его мыслях, анара?

— Великое смятение, Анакха, — грустно ответилаКсанетия. — Разум Заласты был некогда благороден, ныне же он на гранибезумия, пожираемый единой мыслью и единым желанием. Поистине, Богиня, сдетских лет любил он твою сестру, однако любовь эта не есть то братскоечувство, коим ты его считала. Сие ведомо мне вернее, нежели что иное, иболюбовь эта пронизала все его мысли. Помышляет он о Сефрении как о нареченнойсвоей невесте.

— Что за чепуха! — фыркнула Даная. — Сефрениитакое никогда и в голову не приходило.

— Однако Заласта только так о ней и мыслит.Соприкасание мое с его мыслями было кратким, а посему еще не ведаю я всего.Едва постигла я его предательство, долг повелел мне открыть сие Анакхе. Современем, быть может, изведаю я более сего.

— Что подтолкнуло тебя заглянуть именно в мыслиЗаласты, анара? — спросил Спархок. — В комнате было полно народу.Почему ты выбрала именно его — или ты слушаешь все мысли одновременно?По-моему, это не слишком удобно. — Он скорчил гримасу. — Пожалуй, этозаставило бы меня взглянуть на твой дар с другой стороны. Хорошо бы узнать, какименно у тебя получается слышать мысли. Это все равно, что иметь вторую паруушей? Ты слышишь все мысли тех, кто окружает тебя — все разом?

— Нет, Анакха, — Ксанетия слабо улыбнулась. —Сие, как и сам ты понял, было бы не слишком удобно. Наши уши, хотим мы того илинет, внимают всем звукам. Мое же соприкасание с мыслями других нуждается в том,чтобы я направляла его сознательно. Надобно мне сделать усилие, дабы услышатьмысль, — если только человек, который рядом со мною, не мыслит стольнапряженно, что словно бы беззвучно кричит. Так и было с Заластой. Разум егокричит вновь и вновь имя Сефрении. Более того, столь же непрестанно звучит внем твое имя, Богиня, и в сих криках отзывается ненависть. Мыслит он тебяворовкою, укравшей его надежду на счастье.

— Воровка?! Я?! Да это он пытался украсть то, чтопринадлежит мне! Сестра появилась на свет по моей воле! Она моя! Она всегдабыла моей! Да как он смеет?! — Черные глаза Данаи метали молнии, голосзвенел от безудержной ярости.

— Это не самая привлекательная твоя черта,Божественная, — заметил Спархок. — Человек не может владеть другимчеловеком.

— Я не человек! Я владею всем, чего хочу!

— Чем дальше, тем хуже. Я бы на твоем месте оставил этутему.

— Но это же правда, отец! Я посвятила Сефрении сотнилет, и все это время Заласта шнырял у меня за спиной, пытаясь отнять ее у меня!

— Афраэль, — сказал он мягко, — в этомвоплощении ты — эленийка, а посему перестань думать по-стирикски. Есть вещи,которые приличным эленийцам делать не пристало, а ты сейчас как раз и нарушаешьодно из этих правил. Сефрения принадлежит себе самой — не тебе, не Заласте, нидаже Вэниону. Ее душа — только ее.

— Но я люблю ее! — почти прорыдала девочка.

— Я для этого не гожусь, — пробормотал Спархоксебе под нос. — Да и какой человек годится на то, чтобы быть отцом богини?

— Ты больше не любишь меня, отец? — спросила онатоненьким голоском.

— Конечно, люблю.

— Значит, ты тоже мой. О чем же ты тогда споришь?

— Ты примитивна.

— Разумеется. Нам и положено быть примитивными. Все этигоды Заласта притворялся, что любит меня: улыбался мне, целовал меня, держалменя на руках, покуда я спала. Негодяй! Лживый негодяй! За это я поужинаю егосердцем!

— Ни в коем случае. Я не намерен растить людоедку. Тыне ешь свинины, незачем привыкать и к человечине.

— Извини, — сказала она сокрушенно. — Яслишком разозлилась.

— Кроме того, я полагаю, твое право выпотрошить Заластупервым оспорит Вэнион.

— Ох, я совсем забыла о нем. Бедный Вэнион! — В ееглазах набухли крупные слезинки. — Я не я буду, если не сделаю все, лишьбы утешить его.

— Почему бы нам не предоставить это Сефрении? Надотолько помирить их — по-моему, это единственное, чего он по-настоящемухочет. — Спархок задумался. — Что-то здесь не сходится, Ксанетия.Даже если Заласта влюблен в Сефрению, это еще не значит, что он переметнулся кКиргону. Когда мы столкнулись с троллями в горах Атана, именно Заласта спас насот них — и не только от них. Там были твари и пострашнее.