Грегерс глубоко вздохнул.

– Меня выпишут завтра или послезавтра, если не будет никаких осложнений.

Эстер неуверенно кивнула. У нее болела грудь, голова была тяжелой, с челюсти еще не спал отек, но ей сказали, что скорее всего она сможет вернуться домой в течение нескольких последующих дней.

– Но… – его голос звучал растерянно, – …но я не знаю, куда мне податься.

– Грегерс, у меня есть идея. Может, поедем куда-нибудь ненадолго отдохнуть, когда нас выпишут? В какое-нибудь теплое местечко с хорошей едой и вином и, может, с видом на море. Тогда и подумаем, куда нам переехать.

– Ну…

Он посмотрел на нее, потом отвернулся, попытался что-то сказать, но не смог. Когда он наконец овладел собой, голос его дрожал.

– Предупреждаю, я не желаю никакой громкой музыки и странной пищи у надувного бассейна и всего такого. И еще по утрам, разрази меня гром, я хочу выпивать чашку хорошего кофе.

Эстер улыбнулась ему.

– Обещаю тебе, Грегерс, мы подыщем местечко с прекрасным кофе.

*

Последние часы уходящего дня у озера были наполнены целой кавалькадой кошмаров. Потом Йеппе оказалось сложно восстановить хронологию событий истекших суток, и в рапорте ему пришлось написать, что у него в голове все перемешалось, как после большой пьянки.

Обнаружив тело Бовина на глубине нескольких метров, водолазы извлекли веревку, которой он привязал себя к корню ивы. Сказали, «двойным полуштыком» – узлом не то чтобы совершенно обыкновенным, но довольно незамысловатым и скорым в исполнении, если знать, как его завязывать. В кармане его брюк нашли полуразмокший клочок бумаги, очень аккуратно сложенный, на котором было написано одно-единственное слово: Звездочка.

Анетте вернулась после беседы с родителями девочки и подтвердила, что несколько часов назад Бовин объявился на игровой площадке детского садика «Яблочная ферма» и заманил Софию обещанием накупить ей сладостей и отвести в Тиволи. Взрослые их разговора не слышали, но в том и заключался весь смысл, объяснил он Софии, иначе пришлось бы со всеми делиться. Кроме того, родители тайком подтвердили, что София действительно была удочерена в ходе так называемого прямого усыновления. Потом они уехали.

Нюбо осмотрел тело, не ручаясь за точность выводов до проведения вскрытия, и предположил, что Бовин погиб от своей руки, вспоров себе живот слева направо. Этот способ был знаком Йеппе по фильму «Последний самурай»; сэппуку – самоубийство, совершаемое самураем, чтобы избежать позора, связанного с попаданием в руки врагов. Еще одна драма. Дай бог, последняя. Процедура по очевидным причинам была проведена под водой, потому что после манипуляций с ножом он не сумел бы опуститься на дно и привязаться к корню дерева. Вероятно, он доплыл до корней и очень быстро привязал себя к ним, чтобы не захлебнуться до совершения сэппуку. Зачем вообще Бовину понадобилось вспарывать себе брюхо, если он мог просто-напросто захлебнуться, Нюбо, естественно, сказать не мог. Тем не менее это требовало невероятных сил и технической изощренности.

Бродили полусонные криминалисты в белых одеждах. Как призраки, охотящиеся за призраками. Они обступили труп, избегая слишком долго вглядываться в лицо, улыбавшееся им поверх кофейных чашек и компьютерных экранов на протяжении последних шести месяцев. Вы считаете, что знаете человека. Вы думаете, что знаете самого себя. Тогда, на мостках, Йеппе усомнился в этом. А что, если то самое ядро, на изучение и понимание которого каждый из нас тратит столько усилий, в действительности представляет собой всего лишь скопление непредсказуемых бактерий, действующих в соответствии со своими собственными интересами? Если то, что, как мы считаем, мы научились контролировать, целиком и полностью находится вне сферы нашей компетенции?

В какой-то момент Анетте взяла с собой следователя Ларсена и отправилась в Хеллеруп на продолжительный допрос Карла и Пенелопы Кинго, которые, уложив изможденную Софию спать, смогли об этом говорить. Затем Анетте вернулась, пристроилась на мостках и рассказала о полученных сведениях. Кирпичики потихоньку вставали на свои места. Мысли в голове у Йеппе носились как шарики для настольного тенниса, и не позволяя ему встать и уйти с мостков. Он был вынужден сидеть и наблюдать за перемещениями солнца и работой полицейских, пока не почувствовал жжение в коленях и в районе седалищной кости.

Когда солнце стало постепенно спускаться к озеру, на дне наконец нашли тело Эрика Кинго, к ногам которого была привязана якорная цепь. Его глаза были выдавлены из глазниц и болтались в воде над лицом, как щупальца. Труп уже начали подъедать угри.

*

Ночь выдалась ясная. Эстер ди Лауренти не могла заснуть. Все они были такими обходительными, эти врачи и медсестры, заботливые и понимающие. К ней заходил кризисный психолог и провел у нее довольно долгое время, после чего она смогла признаться вслух: я боюсь, я скорблю, я сожалею; и это в некоторой степени помогло.

На соседней койке хрипела женщина. Даже ночью в палате пахла жареной курицей и цветной капустой. Она вспомнила буйабес Кристофера, который он готовил целый день напролет. Только по особым случаям. К тому моменту, когда она приходила из университета, он уже успевал избавиться от крабового панциря, сделать из морского черта филе и приготовить руй. Запах свежих морепродуктов сводил собак с ума.

Прихватив застиранное больничное одеяло, Эстер направилась к креслам, стоявшим в вестибюле отделения, где днем толпились пациенты и родственники. Теперь там было пусто. У окна стоял стул. Она села и задрала под одеялом ноги, как молодая девушка, отклонила выпрямленную спину назад и запрокинула голову.

Когда она была маленькая, умерла ее бабушка, и мама тогда сказала ей, что, покидая этот мир, человек превращается в звезду. Эта мысль жутко напугала ее: только представьте себе, висеть там в полном одиночестве и мерзнуть по ночам! И все-таки она начала разговаривать с какой-то звездой, и бабушка стала чуть ближе. Я умру, и со мной умрет весь мой род. Даже дома не останется, я знаю. Мои вещи выбросят и распродадут, никто не вспомнит обо мне и не расскажет о моей жизни.

В этот миг комета прочертила своим хвостом длинную линию в августовском небе.

– Ай! – громко вскрикнула Эстер. Она схватилась за медальон на шее. Как по команде, упала еще одна звезда. И еще одна, и вдруг небо над Копенгагеном взорвалось целым звездным дождем. Эстер вбирала в себя эти вспышки с таким восторгом, который можно испытать лишь несколько раз в жизни, когда ты понимаешь, что стал избранным.

Ладно, пусть так, я умру, но я еще не умерла.

*

Когда Копенгаген объяла летняя ночь, Анетте впихнула своего напарника в машину и отвезла домой в Вальбю. Она так устала, что чувствовала себя больной. Проведя допрос Карла и Пенелопы Кинго, она осуществила очередной изнурительный допрос Кристиана Стендера. Поначалу Стендер отказывался верить, что Кинго мертв, затем сломался и стал угрожать утопиться в ближайшем туалете. На тот момент Анетте была уже настолько измотана, что предложила подержать ему голову в унитазе. Она была вынуждена прервать допрос и вышла покурить.