Двери распахнулись, в палату вошла медсестра. Она была юной, круглощекой, светлая коса струилась по спине, ее здоровье и простая естественность выглядели почти гротескно рядом с троицей, сгруппировавшейся вокруг койки. Она откинула с постели Эстер одеяло.

– Ну, теперь нам нужно подготовить вас для сканирования, так что давайте попрощаемся с гостями.

– Пожалуйста, дайте нам еще две минуты!

Медсестра поколебалась, взглянула на часы.

– Только две!

Вернув одеяло на место, она кивнула и вышла из палаты.

– Почему он вас не убил? Как вам удалось выкрутиться?

– Я сказала ему, что я не его мать.

– Но как это все…?

– В тысяча девятьсот шестьдесят пятом году я родила ребенка, которого усыновила другая семья. А ему ведь максимум тридцать с небольшим, то есть он родился в начале восьмидесятых. Я никак не могу быть его матерью. Сначала он мне не поверил. Бил меня, обзывал лживой шлюхой и так далее. Потом я рассказала ему, что мне было всего семнадцать лет, когда я родила. Попросила его посчитать. Ведь поэтому я и не могла оставить ребенка. Это только еще сильнее его разозлило, он плевал на меня, пинал ногами снова и снова. Сел на меня верхом и приставил нож мне к глазу. – Она неосознанно прикоснулась к коже под левым глазом.

– И как вам удалось его убедить?

– Я раз за разом повторяла ему дату, дату родов. Восемнадцатого марта тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Эта дата выгравирована на медальоне, который я всегда ношу на шее. – Она подняла руку к ключице, чтобы показать им медальон, но наткнулась на бинты. – Он посмотрел на медальон, и постепенно до него начало доходить. Что я не могу быть его матерью. Что его кто-то обманул. Он прекратил избивать меня, а потом…

Она замолчала, несколько раз сглотнула и продолжила говорить с искаженным лицом, словно воспоминания, которые она пробудила, причиняли больше боли, чем физические повреждения.

– Потом я сказала, что ребенок, которого я родила, был девочкой. Одна из медсестер тайком шепнула мне на ухо, хотя это было запрещено: «Девочка…»

– И он остановился?

– Он рассвирепел, его глаза стали совершенно дикими. Потом опять меня ударил. Я очнулась уже тут.

Йеппе поднял взгляд и увидел целый кортеж санитаров и медсестер, входящий в палату. Они с Анетте встали и протиснулись к выходу, попрощавшись и пожелав Эстер скорейшего выздоровления, а полицейским у палаты – спокойного дежурства. «Первый, пожалуйста!» – сказали они к человеку, стоявшему ближе всего к кнопкам в лифте. От спуска у Йеппе зашумело в ушах.

*

– По окончании разговора можете спокойно отправляться домой.

Полицейский юрисконсульт положила локти на стол и наклонилась вперед. Ее белая блузка оттопырилась и обнажила край белого кружевного белья.

Кристиан Стендер обмяк, выражение его лица было совершенно безразличным. Улла Стендер теребила его руку, но он, кажется, даже не замечал ее присутствия. Его кожа побелела и стала похожей на портящийся майонез. Видимо, у него были какие-то проблемы с кровотоком. Его адвокат пару раз щелкнул синей пластмассовой ручкой, потрогал галстучный узел и отложил ручку.

– Что вы имеете в виду? Отправляться домой? – неуверенно переспросил он.

– Полиция снимает обвинения…

– Но ведь имеется признание господина Стендера.

– …и не предъявляет обвинения за дачу ложных показаний. У двоих наших сотрудников из отдела расследований есть несколько вопросов, после которых господин и госпожа Стендер могут отправляться домой. При этом предполагается, что мы можем рассчитывать на сотрудничество со стороны господина Стендера.

Адвокат полистал какие-то документы и несколько раз кашлянул.

– Мой клиент, естественно, имеет право узнать, что подразумевается…

– Дитлев, отправляйся домой! – Стендер по-прежнему был обмякшим, как овощ, голос его гнусавил. Тем не менее ему удавалось источать властность.

– Что ты сказал?

– Если нет обвинения, то я в тебе больше не нуждаюсь, верно? Ты мне обходишься в тысячу восемьсот крон в час, иди домой, болван!

Адвокат на мгновение замер, потрясенный, затем быстро собрался и покинул помещение, дотронувшись до плеча Уллы Стендер. Та осталась сидеть с виноватым видом, смущенно взглянув на Йеппе и Анетте.

– Раз вы не собираетесь меня обвинять, значит, у вас есть другой подозреваемый, – спокойно продолжал Кристиан Стендер. – Есть?

– Да. У нас есть подозреваемый. Он еще на свободе, но мы знаем, кто это, и у нас имеются подтверждающие его личность свидетельские показания. И теперь вопрос в следующем: зачем вам понадобилось сознаваться в преступлении, которого вы не совершали?

– Тот, кто борется с чудовищами, должен беречься – как бы самому не превратиться в чудовище…

– Мы больше не можем слушать этот… – Анетте закипала. – …этот вздор! Как долго вы планируете водить нас за нос? Какой вам прок с того, что убийца вашей дочери не будет найден? А-а, будь все проклято!

– А когда долго глядишь в бездну, она заглядывает в тебя. Улла, милая, пожалуйста, подожди снаружи. Мне нужно поговорить с полицейскими наедине. Отправляйся в отель и собирай вещи, чтобы мы могли уехать домой.

Улла Стендер выглядела так, словно за последние сутки прошла все круги ада, и от полного краха ее защищала лишь клетчатая курточка от Шанель. Перспектива отправиться в Сёрвад без позорного клейма супруги безумного серийного убийцы дала ей что-то вроде проблеска надежды. Она встала с места, выдохнула «ну, раз так…» и поспешила к дверям, ведущим на волю.

– Я должен подчеркнуть, что вы не можете мне ничем угрожать. Я потерял самое дорогое. Тюремное заключение не сделает мне ни жарко, ни холодно. Это ясно?

Стендер по-прежнему говорил медленно и неразборчиво, но Йеппе не сомневался в искренности его слов.

– Моя дочь убита безумцем, который работает на вас; человеком, который принимал участие в расследовании и оставлял следы у вас перед носом, а вы их не заметили. Его зовут, как вы уже знаете, Дэвид Бовин, и я боюсь, что моя дочь была… очарована им. Влюблена. Юлия совершенно не разбиралась в людях. Она была слишком отзывчивой, и он злоупотребил ее доверием. Она сама впустила его, и он убил ее, вырезал на ней узоры, а затем хвастался своей проделкой в Интернете. А вы, вы ему в этом способствовали! – В уголках его рта белела пена слюны.

– Как вы об этом узнали?

– Вы хотите сказать, раньше вас? Как вы не сумели об этом узнать, вот более существенный вопрос! – Ярость брала верх над безразличием.

– Значит, не расскажете?

– Вы должны позаботиться о более важных вещах, таких как задержание этого ненормального.

– Вы не расскажете, как вы узнали, что это он?