Невероятным усилием воли Кроу приказал своим пальцам разжаться и выпустить горло добычи. Секунду оборотень молча сидел на груди этого человека, растерянно уставившись на свои ладони. А потом вскочил и со всех ног бросился прочь.

Его состояние взяло над ним верх. Изменения были необратимыми, Кроу это чувствовал. Очень скоро его голод станет неконтролируемым – это произойдет через несколько дней. Его человеческая сущность сейчас напоминала предмет, который мельком замечаешь на другой стороне улицы с оживленным дорожным движением: он то виден, то скрыт проезжающими автомобилями. В самое ближайшее время эта сущность окончательно скроется из виду. У Кроу был только один выход, только одна надежда на спасение: ему необходимо было срочно найти треугольный замок и отыскать свою жену.

Черная униформа, красная оторочка на манжетах. Волосы и ногти аккуратно подстрижены. Была уже ночь, и Макс разглядывал свое отражение в витрине булочной, boulangerie. Он осторожно прикоснулся к повязке на правой руке, восхищаясь надписью «доктор», которая была начертана изящным готическим шрифтом и в зеркальной поверхности стекла читалась наоборот, справа налево. Затем его пальцы коснулись петлицы с правой стороны воротника. Череп и скрещенные кости. Да, это был он, Макс Фоллер, хоть на него это было не слишком похоже.

– То, что надо, – заметила Герти, когда Макс показался ей в своей новой форме. – Вот видишь, мы на правильном пути, пробиваемся наверх!

Когда он появился в столовой, присутствующие стоя приветствовали его аплодисментами, после чего Макса пригласили сесть за столик для офицеров СС вместе с новыми товарищами. В СС его приняли по ускоренной процедуре, без формальностей вроде факельных маршей в Берлине или громогласного выкрикивания клятв верности делу перед тысячами соратников. (Впрочем, это было еще впереди.) Фон Кнобельсдорф заявил, что для некоторых могут быть сделаны исключения. Присягал Макс лично Гиммлеру, который очень похвально отозвался о нем перед коллегами. С точки зрения Фоллера, Гиммлер был жалким заморышем – наводящим ужас жалким заморышем.

В данный момент Макс находился на средневековой площади французского города; какого именно, ему не положено было знать. Они прилетели сюда из Падерборна, но ему не сообщили, куда они направляются. Однако Максу все-таки любопытно было узнать, где они. Он любил Францию, а в этом месте, где наполовину деревянные дома с красивыми колоннами-опорами образовывали прекрасную аркаду вокруг центральной площади, ему хотелось бы побывать с Герти при других обстоятельствах. Все здесь дышало историей. Неподалеку стояла очень красивая старинная церковь с резными фигурками на верхушках контрфорсов – там была даже голова черепахи. Максу хотелось бы узнать, каким образом она тут оказалась. Освещение было просто чарующее: янтарный свет витиеватых уличных фонарей мягко отражался от влажных плит мостовой. «История – замечательная штука, – подумал Макс, – когда речь идет о прошлом». А вот жить во времена исторических перемен – совсем другое дело.

Макс молча следил за тем, как фон Кнобельсдорф обращается к местным жителям, которых собрали французские военные.

– Вы удостоены великой чести – выполнить важную миссию для Рейха. У всех тут есть опыт осушения болот?

Стоявший рядом с оберштурмбанфюрером местный полицейский перевел его слова, и французы дружно закивали.

– Хорошо, – сказал фон Кнобельсдорф. – Садитесь в грузовики.

Грузовиков было два. В них село двадцать человек, по десять в каждый, а затем там разместилось такое же количество вооруженных эсэсовцев. Макс подождал, пока станет понятно, куда усядется фон Кнобельсдорф, – тот забрался в кабину первого автомобиля, – и сел в другой. Фоллер больше не мог выносить запаха фиалок. Он обратил внимание на то, что, как только первая машина тронулась, эсэсовцы опустили полог тента сзади, чтобы люди не знали, куда их везут. Максу подумалось, что это было сделано для немецких солдат, а не для французов. Он уже достаточно хорошо знал свою новую организацию и сомневался в том, что эти рабочие когда-нибудь вернутся домой.

Они ехали несколько часов, поднимаясь в горы. Макс уже отчаялся определить место назначения по дорожным указателям, большинство из которых было сломано – это сделали бойцы Сопротивления. Фоллер очень устал и поэтому скоро уснул. Проснулся он от скрежета пилы. Уже рассвело, и двое работников валили лес, чтобы развести костры для эсэсовцев.

Лагерь разбивали компактно, поближе к земле. Было понятно, что эсэсовцам придется задержаться здесь на некоторое время, и это делало их уязвимыми. Палатки ставили под деревьями, чтобы воспользоваться преимуществами природного камуфляжа.

Они находились на берегу большого пруда, который осушали: из него выходила труба, по которой вода выкачивалась вниз по склону. Фон Кнобельсдорф вновь обратился к французам с речью, которую переводил все тот же полицейский:

– Вас пригласили поработать для Рейха, и это большая честь для вас. Из ила на дне пруда вы соберете все камни. Подчеркиваю – все. Затем разложите эти камни на брезенте, чтобы мы могли их изучить. Любые необычные камни следует доставлять лично мне – немедленно. Вы будете работать быстро и старательно. Таких ублюдков, как вы, у нас предостаточно, поэтому я не задумываясь пристрелю кого-нибудь из вас, если обнаружу, что он расслабился.

Макс вылез из грузовика и закурил «Салем». Было холодно, но вид вокруг был красивый. Они находились в долине, расположенной в холмистой местности; под соснами росла бледно-зеленая трава. Вдалеке чернели пологие горы. Вокруг пруда лежало три или четыре больших гранитных валуна овальной формы. Вначале Макс принял их за мегалиты, но, оглядев ландшафт внимательнее, заметил и другие такие же валуны. Они были явно природного происхождения, хотя и казались весьма необычными.

Один из немецких солдат устанавливал на возвышении легкий пулемет. Он был направлен не на рабочих, а в сторону гор, и Максу это понравилось. Другие эсэсовцы внимательно изучали окружающую местность в бинокли. «Очевидно, – подумал Макс, – в этих краях действую отряды Сопротивления».

«Смотри, чтобы тебя самого не подстрелили тут по ошибке», – сказал он сам себе, ненадолго возвращаясь к прежнему легкомыслию.

Но потом Макс вдруг понял, что по ошибке его уже не подстрелят. Он уже не был прежним Максом Фоллером, шутником, лентяем и ценителем тонких вин, красивых пейзажей и французских девушек. Он был одним из них. Немецким солдатом, работающим на нацистов, и – что хуже всего – эсэсовцем. Однако еще хуже было то, что он входил в один из отрядов «Мертвая голова»[57]. Макс мысленно представил лицо Арно и его шутливую реплику: «Что может быть хуже?» Действительно, хуже уже некуда. Но, наверное, это все-таки не так. Были в «Мертвой голове», Totenkopf, и такие, кто действовал сознательно, понимая, что поступает плохо. Но становился ли Макс от этого лучше, чем эти мерзавцы, полные преступного энтузиазма? «Ни в коем случае», – решил он для себя. Цепляться за угрызения совести казалось сейчас Максу наглой ложью. Он уже сделал выбор, приняв предложение фон Кнобельсдорфа вступить в ряды СС. На самом деле Максу даже польстило, что его сразу же сделали штурмбанфюрером, и теперь он был всего в одном шаге от оберштурмбанфюрера – звания самого фон Кнобельсдорфа. Герти очень гордилась мужем. И это было странно.