Существует ряд свидетельств из жизни Никифоровой, которые так или иначе сочетаются с этой версией, хотя и не являются ее подтверждением. Во время стародубских экспроприаций Маруся действовала в мужской одежде и под псевдонимом «Володя». Данное Никитиной описание внешности Никифоровой соответствует тому, которое дает анархистка З.Б. Гандлевская, в 1919 г.: «Среднего роста, худенькая, личико небольшое, с большими карими глазами, грудь плоская, стрижена. […] Маруся – шатенка, стриженая с темно-карими глазами, худенькая. Глаза у нее были какого-то особенного оттенка, очень своеобразные и запоминающиеся. Платье из темно-синей тафты не лежало, не ниспадало, а по своей жесткости создавало какие-то прямые линии и усиливало ее худенькую фигурку (чуть ниже среднего роста) скорее мальчишескую, чем женскую, – так как округлостью форм она не обладала». Так ее облик описывает бывший анархист М. Чуднов: «Это была женщина тридцати двух или тридцати пяти лет, среднего роста, с испитым преждевременно состарившимся лицом, в котором было что-то от скопца или гермафродита. Волосы острижены в кружок. На ней ловко сидел казачий бешмет с газырями. Набекрень надета белая папаха».

Согласно агентурным данным российской полиции, она проживала во Франции, затем в 1912 г. переехала в Бельгию и до лета 1914 г. проживала в Брюсселе. Затем вернулась в Париж, возможно в связи с началом Первой мировой войны. Все это время Маруся участвовала в жизни анархистской эмиграции. Ее оценки, как «интерсексуала», характерны и для периода ее жизни во Франции. Та же Никитина пишет, что Никифорова продолжала выступать периодически в мужской и женской роли: «За границей, куда он попал после побега, он […] жил странно, то в мужском, то в женском платье, имел соответствующие романы». Эти факты получили частичное подтверждение в агентурных данных российской полиции, где говорится, что, проживая в Париже и Брюсселе, Никифорова «ходила в мужском костюме» и «в партийных кругах» ее называли «девочка-мальчик».

Также эту информацию подтверждает в показаниях Московскому революционному трибуналу А. Гладкий, с 1913 г. знакомый с Марией Григорьевной по эмигрантской жизни в Париже. Весной 1918 г. он вновь встретил ее на Украине в Никополе, когда она была уже известным командиром анархистского отряда: «Пошел в вагон и в Никифоровой узнал знакомого по загранице – Володю-анархиста (она гермафродит)». Похожие показания дал и Георгий Лапчинский в 1918 г., как народный секретарь по судебным делам в правительстве Советской Украины, участвовавший в суде над Никифоровой. Он назвал ее «женщиною с большими странностями (психическими и физиологическими – последнее было общеизвестно)». Исследователь Б.И. Беленкин ссылается на левую эсерку Б.А. Бабину, которой близко знавший Никифорову анархист А.Н. Андреев говорил, что Маруся была гермафродитом. Единственное же, дошедшее до нас свидетельство Андреева – его письмо, написанное в ответ на первое издание книги Никитиной. Здесь он не подтверждает сведения о «гермафродитизме» Маруси, хотя и не опровергает этого обстоятельства. Маруся, по его мнению, – «редкий, наделенный природою своеобразными особенностями человек». Кроме того, Андреев пишет, что «если автор, там в Новинской еще, считал себя настолько „грамотным“, что разглядел „гермафродитизм“ Маруси, то это должно было служить оправданием, но никак не обвинением». Вопрос этот остается открытым, поскольку данных, подтвержденных источниками, в данном случае нет. Впрочем, была ли Маруся интерсексуалом, или же женщиной-бисексуалкой, себя она воспринимала как женщину, о чем свидетельствует анкета, собственноручно заполненная ей в 1918 г. В последующем не помешало это и семейной жизни с товарищем по анархистскому движению.

После февраля 1917 г. Никифорова вернулась в Россию. Мы уже приводили информацию о ее участии в деятельности анархистских организаций Петрограда в мае – начале июля 1917 г. Спасаясь от преследований, она вскоре уехала в Александровский уезд, где познакомилась с Н.И. Махно и начала создавать отряды «Черной гвардии». В декабре 1917 – январе 1918 гг. вместе с левыми эсерами и большевиками Никифорова участвовала в захвате власти Советами на юге Украины, возглавляя сформированный в Александровске и Елисаветграде «Первый Вольно-боевой отряд по борьбе с контрреволюцией», насчитывавший от нескольких сотен до тысячи бойцов, имевших на вооружении пулеметы, 3 орудия и несколько броневиков. Никифорова располагала и двумя поездами. В одном из них было 45 вагонов, в другом – 60. В конце декабря 1917 г. она приняла участие во взятии Екатеринослава. В своей деятельности Маруся далеко не всегда подчинялась местным властям, предпочитая самостоятельные решения, связанные с собственным пониманием анархо-коммунистических идей. Так, 20 февраля 1918 г. она арестовала председателя Александровского ВРК и несколько дней фактически руководила городом.

Действия ее отряда, широко практиковавшего наложение контрибуций на буржуазию и помещиков, реквизиции и распределение их имущества, приводили к конфликтам с Советами. Экспроприированное имущество шло на содержание отряда, раздавалось его бойцам и местному населению. Применяла она и террор (впрочем, довольно избирательно) в форме расстрелов или угроз смертной казнью против тех, кого считала сторонниками контрреволюции. Так, в конце января 1918 г. в Елисаветграде по ее приказу был расстрелян начальник городского военного комиссариата, бывший полковник Владимиров. Поводом стали жалобы солдат, заявлявших, что он не выдает им обмундирование с имевшихся в городе больших военных складов. Никифорова также утверждала, что имели место жалобы подчиненных на рукоприкладство с его стороны, а на складе она обнаружила не полученные адресатами, но вскрытые с ведома начальника посылки для его солдат и австро-венгерских пленных.

Реакцией на действия Маруси стало восстание в марте 1918 г. в Елисаветграде, принявшее антианархистский и антибольшевистский характер. Недовольное экспроприациями население объединилось под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию». Руководство восставших в лице эсеров и меньшевиков было поддержано вышедшими из подполья офицерами и генералами. Подавлял восстание не только отряд Никифоровой, но и советские войска под командованием А. Беленкевича и А. Полупанова. На стороне Маруси воевали вступившие в ее отряд елисаветградцы. В тех боях Никифорова была ранена в первый раз.

Ее скандальную славу поддерживали многочисленные самозванки, которые, прикрываясь ее именем, действовали на Украине и юге России. Впрочем, лично знавший Никифорову главком В.А. Антонов-Овсеенко опровергал сложившийся стереотип, возлагая ответственность на распространителей ложных слухов, и, напротив, сообщал лестные отзывы о ее отряде: «В середине апреля, когда Южная армия была разбита под Александровском и бежала к Иловайской и Таганрогу, я слышал от тт. Полупанова, Гарина и Егорова (еще раньше) самые лестные о ней отзывы: Маруся де боевой человек, самоотверженно дерущийся и держащий свой отряд в железной дисциплине. […] Возможно, что она и разгоняла советы, но надо знать, какие. Иные заслуживали более, чем разгона. Вела она себя, по-моему, не хуже, а лучше, чем многие из великолепных советских деятелей, трусливо бежавших, захватив пожитки и семьи, задолго до пришествия немцев (напр[имер], Одесский совдеп, Кременчугский, Константиноградский и т. д. и т[ому] под[обное])». Не менее красноречивы показания одного из советских руководителей Украины Лапчинского, который вел следствие по делу Маруси в Таганроге: «Я лично, великолепно знакомый с ходом партизанской борьбы на Украине – ибо проделал все наступление с Муравьевым от Полтавы до Киева и у меня на глазах развернулись все пагубное для престижа советской власти хозяйничанье в „завоеванных“ областях всяких военачальников, а затем их отступление, вынес определенно-твердое убеждение,