Олло и Геремор удирали без всякого порядка и достоинства. Городские жители, они бывали в лесу лишь в те счастливые дни, когда старый король — убежденный вегетарианец — в угоду толпе поступался принципами и выезжал на денек-другой на охоту. Таких походов за время службы Олло случилось два. Геремору повезло больше: в свое время он крутил роман с дочкой королевского егеря и успел побывать в лесу аж целых семь раз.

Через полчаса гонки эльфы напоминали бродячих псов, отмахавших пять миль по репейному полю. Рядом с ними Наташа в припорошенной пылью дачной одежке смотрелась светской дамой в вечернем платье.

— Как ты думаешь, — прохрипел Олло, продираясь сквозь густые заросли крапивы, — что этой стерве Любе от нас нужно?

В это время Геремор, решивший обойти крапиву стороной, вяз в черной жиже на топком берегу ручья. Заляпанные грязью ножны с мечом больно впивались в бок.

— Чего ж тут думать… ай! Хочет прибрать… ой-ой-ой! Пиявки!

— Какие пиявки, — рассердился Олло, — что ты мелешь?! Нет у нас пиявок.

— Здесь пиявки, в ручье!

— А мы-то причем? Зачем за нами гоняться?

— Олло, ты осел! В ручье пиявки, и Люба хочет прибрать к рукам наш воплощатель.

— Не вижу связи.

— Между чем и чем?

— Между воплощателем и пиявками. И вообще, сам ты осел!

Остановились на берегу ручья.

— Жрать хочу, — простонал Олло.

— Вот же земляника, — сказала Наташа. Не сходя с места, она набрала целую горсть ягод, от одного вида которых эльф едва не подавился слюной.

— Где взяла?

— Как — где? Вот, целая поляна, бери — не хочу. Странно: эльфы, лесные жители, а землянику не видите.

Олло и Геремор распластались на траве в поисках ягод.

— Откуда эта чушь про лесных эльфов? — сказал Геремор. Его руки мелькали в воздухе, забрасывая в рот земляничину за земляничиной. — В лесу только медведи живут. Кстати, здесь есть медведи?

Наташа пожала плечами.

— Причем здесь медведи? — сказал Олло. — Что дальше-то делать будем?

— Надо в город идти, — сказала Наташа. — Там бабушка. Там Ми… Слушайте! Расскажите, наконец, что случалось с Мишей?

Лишь когда волна алого света прокатилась по холму, но так и не догнала улепетывающих эльфов, Люба поняла свою оплошность. Мощнейшее приворотное заклинание, улучшенное самим Заззу, обрушилось на несчастных Любиных соратников, не разбирая старых и молодых, мужчин и женщин, людей и не людей.

Первую минуту над холмом стояла абсолютная тишина, не нарушаемая даже шумом ветра. Люди стояли в оцепенении. Сраженные заклятием насекомые безвольно шевелили лапками в траве. Люба с подозрением следила за лежащим на листе лопуха огромным шмелем, похожим на полосатый пирожок. Шмель бестолково бил крылышками и в его фасеточных глазах светилось бесконечное обожание.

К счастью люди все же первыми пришли в себя.

— Киска моя, — проблеял Заззу и охнул. За короткое время он получил уже четвертую порцию «Недельки».

Первой коварная Люба, поразила его сердце еще в эльфийской столице. Едва вырвавшись из кавланьего плена, девушка повстречала бродячего торговца заклинаниями. За электрический фонарик и перочинный нож он вручил ей свой лучший товар — заклинание «Неделька». Через час, оказавшись в толпе эльфов, собравшихся поглядеть на торжественный выезд молодого короля, и узнав, что «Вон тот лысый старик впереди гвардейцев — и есть Заззу», Люба, не долго думая, пустила заклинание в ход. Заззу, боевой маг высшего уровня, защищенный от всех мыслимых смертельных заклятий, нагонявший такой страх на врагов королевства, что битвы, в которых он участвовал, завершались даже не начавшись, по иронии судьбы оказался беззащитен перед легкомысленным любовным волшебством.

Второй и третий удары пришлись на несчастного мага, когда он испытывал на себе усовершенствованную версию заклинания.

И вот теперь еще одна доза, от которой у крепкого старика затряслись коленки и закружилась голова.

— Киска моя, будь осторожней.

На него никто не обратил внимания. Все взоры были обращены к Любе.

— Красотка, грудь твоя подобна двум вулканам! — продекламировал Гиллигилл голосом влюбленного носорога.

— Что за вульгарность! — рявкнуло у Любы за спиной. Девушка обернулась.

Виктор Антонович, ободранный и всклокоченный, похожий на свирепое огородное пугало в очках, стоял во главе двух десятков сподвижников, держа наизготовку свой адский аппарат.

— Не твоего ума дело! — прорычал орк, закатывая остатки рукавов черной кожаной куртки.

— Ах ты жабомордый! — прошипел Чертопрыщенко. — Моей женщины домогаешься?!

— Хватит! — пискнула Люба.

Гиллигилл шагнул к Чертопрыщенко.

— Твоя женщина? Она? Ах ты, жердь в стеклах! — орк ухватил колдуна-самоучку за грудки.

— Она! Моя! — выкрикнул Виктор Антонович и получил сокрушительный хук в челюсть.

Это послужило сигналом. Все присутствующие, включая женщин, бросились друг на друга с кулаками. Началась свалка. Из общей кучи неслись глухие удары, крики, проклятья и исступленные вопли: «Моя! Моя!».

Люба металась вокруг кучамалы, пытаясь остановить драку.

— Андрюша! — кричала она, вытаскивая за шиворот низенького крепыша. — Андрюша, остановись! Не надо!

Андрюша, которого застали врасплох, позволил оттащить себя, но, спохватившись, рванулся обратно.

— Виктор Антонович! — взмолилась Люба, повиснув на руке у шефа. — Виктор Антонович, вы-то куда?!

Чертопрыщенко бросил на девушку полный обожания взгляд и тут же пропустил удар в глаз. Взвыв от ярости, профессор исчез в общей свалке.

Из-за куста чертополоха выбрался матерый заяц и задумчиво уставился на дерущихся.

Забежав с другой стороны, Люба увидела плотную крашеную даму по имени Марина Олеговна — ту самую, что некогда обезвредила Геремора. Визжа и сквернословя, она охаживала Заззу обломком доски.

— Мариночка, ты-то куда? — завопила Люба, ухватив фурию за бока.

— Сладенькая моя! — пропела Марина Олеговна и запечатлела на Любиных губах долгий страстный поцелуй.

— Дура безмозглая! — Люба бросилась прочь, отплевываясь и остервенело вытирая губы.

Следом поспешал заяц. Время от времени он вскакивал на задние лапы и пытался ухватить девушку за ногу — точь-в-точь любвеобильный пудель, которому не хватает внимания противоположного пола.

Драка кончилась так же внезапно, как и началась. Влюбленная ватага бросилась вслед за Любой.

Впереди всех мчался Виктор Антонович. Он походил на долговязого боксера-профессионала, который зачем-то прикрыл подбитый глаз моноклем на дужке (все, что осталось от разбитых очков). За ним поспешал Заззу. Черный балахон был изодран, лысину украшали четыре багровых полосы, оставленных чьими-то ногтями. Прочие участники битвы выглядели не менее живописно.