Я заколебался, и Мартин сжал мои плечи.

– Не теряй ни секунды, – сказал он. – Каждая потерянная секунда – еще один километр между вами. Расстояние уже и так велико.

– Она захочет видеть меня? – спросил я, впервые чувствуя себя беззащитным. Такие эмоции я превращал в молчание, чтобы похоронить и защитить себя.

– Не знаю, – сказал Марти. – Но, если бы я умел предсказывать… – он поднял руки. Улыбка Марти была доброй и полной надежды. – Я бы сказал, что никогда не поздно.

* * *

В первом ряду кто-то отменил бронь. Я не мог сидеть там, поэтому Марти сделал пересадку и достал мне место в заднем ряду, где Уиллоу меня не увидит.

Свет погас. Шум голосов пяти сотен людей затих. На сцене зажегся свет, и впервые за три года я увидел Уиллоу.

Я задержал дыхание. Она была так прекрасна. Теперь ей был почти двадцать один год, и она преподносила себя с грацией и достоинством взрослого человека. Человека, прошедшего ад и вернувшегося, все еще стоящего на ногах.

Следующие два часа ее героиня из наивной, полной надежд молодой жены стала женщиной, способной постоять за себя в обществе, где брак и дети были главной ценностью.

Она играла гениально. Полная энергии и нежная одновременно. Но заворожила она всех последней сценой. Она сидела на стуле, сложив руки на коленях. Идеально тихо и прямо. Сердцем бури был ее муж. Лен Хостетлер играл Хельмера. Он бродил вокруг нее в смятении и панике.

– Время игр закончилось, должен начаться урок, – сказал Лен.

– Чей урок? Мой или детей?

Они ссорились. Или, скорее, спорил Лен. Уиллоу произносила свои строки с тихой уверенностью. И достоинством.

– Я должна быть одна, – сказала Уиллоу, повернувшись лицом к аудитории. Она могла обращаться ко мне. Или своему отцу. Или Джастину Бейкеру и Ксавьеру. Ко всем мужчинам в ее жизни, которые пытались сделать из нее то, чем она не является.

– Я должна понять себя и все о себе. По этой причине я больше не могу оставаться с тобой.

Лен играл каждого мужчину, которому женщина говорила, что больше не нуждается в нем. Брошенный парень. Неудачник, пытающийся подкатить в баре. Отвергнутый онлайн, после того как ему было отказано.

– Ты сошла с ума! Я не позволю тебе! Я запрещаю!

– Нет смысла мне что-либо запрещать, – спокойно ответила Уиллоу. – Я заберу с собой то, что принадлежит мне. У тебя я ничего не заберу, ни сейчас, ни потом.

– Ты забудешь свой священный долг перед мужем и детьми?

– У меня есть другой, не менее священный долг.

– Нет! Какой еще долг у тебя может быть?

– Долг перед собой.

Я обмяк на стуле, прижимая руку к губам. Боль от ее потери, такая резкая раньше, стала мягкой и изменилась, пока я наблюдал за ней. Слушал ее.

Было так легко винить ее в произошедшем. За то, что не боролась за нас, когда я был готов рискнуть всем. Но в действительности она боролась за меня, и я позволил ей пасть. Она пыталась защитить меня, а я не смог убедить ее, что мне не нужна защита. Что я бы с радостью вынес камни и стрелы, посланные в меня ее отцом.

Я не учел, что она не могла это сделать.

Я лишь добавил свой вес к ужасной ноше Уиллоу. То, что она смогла это вынести, свидетельствовало о ее смелости и силе. Наблюдая за ее выступлением, я ощущал гордость, которой не заслужил. Я не имел отношения к ее успеху или таланту и храбрости. Она сама все это сделала.

Мне осталось лишь кинуться к ее ногам и просить прощения.

Аплодисменты на бис оглушали. Они нахлынули на меня, и я схватила за руки Лена и Лоррен, когда мы кланялись. Странное напряжение, что я испытывала до спектакля, все еще висело в воздухе, зловеще потрескивая. Выйдя из образа Норы и снова став Уиллоу, я осмотрела публику, пробежавшись взглядом по морю аплодирующих людей.

«Что ты ищешь?»

Я улыбнулась, когда меня снова потянули за руки для еще одного поклона труппы.

Затем я переоделась в черное бархатное платье для вечеринки труппы в Брэкстоне. Марти ужасно нервничал, когда мы схватили вещи и приготовились уходить.

– Идите вперед, – сказал он. – Мне нужно подождать Брэнду.

– Марти, что происходит? Мои родители рассказали тебе о сюрпризе?

– Каком сюрпризе?

– Не знаю. Они хотели подарить мне что-то на вечеринке. Может, это как-то касается планов театра?

Марти пожал плечами.

– Ничего не знаю. – Он поцеловал меня в лоб. – Иди, я скоро подойду.

Энджи, Бонни, Иоланда и Бенни собрались вместе в фойе. Мои родители стояли недалеко, с краю. После объятий, поздравлений, неловких разговоров и смущения мы решили, что я поеду в Брэкстон с Энджи и Бонни. Иоланда и Бенни собирались пойти домой.

На пути в Брэкстон Бонни натянула свою маску психотерапевта.

– Уверена, что хочешь этого? Это милый жест, но ты не обязана там присутствовать.

– Знаю, – сказала я с заднего сиденья. – Но я чувствую, что если они есть в моей жизни, то пусть будут там. Иначе мне нужно просто отдалиться от них? И это кажется неправильным. Возможно, понадобится время, но мне кажется, что лучше попробовать наладить хоть какие-то отношения, чем ничего.

– Пока они не станут токсичными, – сказала Энджи с переднего сиденья. Ей шло платье стиля 50-х, расширяющееся от талии. На Бонни был элегантный брючный костюм кораллового цвета.

– Мне кажется, что вечеринка в людном месте – неплохое начало, – сказала я. – Меньше возможностей устроить сцену. Мама терпеть не может сцены.

Мы приехали в отель «Ренессанс», и нас направили в бальный зал, огромный по стандартам Брэкстона, но маленький по стандартам Реджины Холлоуэй.

И все же меня тронул этот жест моих родителей. Они явно не мелочились с открытым баром, танцполом и пианистом, играющим различные бродвейские мелодии. На столах стояли элегантные вазы с белыми розами и веточками перекати-поле. В хрустальных чашах мерцали свечи.

– Это самая красивая вечеринка труппы в моей жизни, – сказал Лен Хостетлер, поздоровавшись на пути к бару. Он поцеловал меня в щеку. – Скажи родителям, я передавал спасибо.

Энджи, Бонни и я сели за столиком в быстро заполняющейся комнате. Я нахмурилась, увидев незнакомые лица, – здесь было намного больше людей, чем в команде ОТХ. Большинство были постарше и одеты с иголочки, словно это было какое-то вручение наград.

Или конвенция Wexx, подумала я с еле заметным неприятным чувством в душе.

– Кто… эти люди? – спросила Энджи, подражая актеру Сейнфелду[32].