– Только имей в виду: должны поверить, что этот планпридуман парнем, который не может запомнить, как завязывать шнурки на ботинках,– сказал Харри.

Она посмотрела на него неуверенно.

– Ничего хорошего не выйдет, – резюмировал Брут. – Даже еслимы и найдем способ, все равно не выйдет.

– Почему? – Она произнесла это так, словно вот-вотрасплачется. – Но почему, черт побери, нет?

– Потому что он очень высокий, лысый и чернокожий, и у негоне хватает ума даже чтобы прокормить себя, – объяснил я. – Как ты думаешь,сколько времени пройдет, пока его снова поймают? Часа два? Шесть?

– Но он ведь раньше жил как-то, не привлекая к себевнимания. – Слеза скатилась по ее щеке. Она смахнула ее тыльной сторонойладони.

В этом была доля правды. Я написал письма некоторым друзьями родственникам на юге с вопросом, не встречали ли они в газетах что-нибудь очеловеке, соответствующем описанию Джона Коффи. Дженис сделала то же самое. Имы наткнулись лишь на один возможный след, в городе Маски Шоулз, штат Алабама. В1929 году смерч ударил по церкви, где шла репетиция хора, и крупный чернокожиймужчина исцелил двух ребят, которых вытащили из-под обломков. Оба сначалаказались мертвыми, но, как потом выяснилось, серьезно никто не пострадал. Одиниз свидетелей говорил, что похоже было на чудо. Чернокожий, которого пасторнанял на один день, исчез в суматохе.

– Вы правы, он как-то жил, – сказал Брут. – Но нужнопомнить, что он тогда не был осужден за изнасилование и убийство двух маленькихдевочек.

Она сидела и не отвечала. Дженис молчала почти це-луюминуту, а потом сделала такое, что поразило меня не меньше, чем ее моивнезапные слезы. Она одним ши-роким жестом смахнула со стола все: тарелки,стаканы, чашки, серебро, салатницу с капустой, кувшин с соком, блюдо с нарезаннойветчиной, молоко, чайник с холод-ным чаем. Все на пол, в кучу.

– Боже правый! – вскрикнул Дин, отшатнувшись от стола такрезко, что чуть не опрокинулся.

Дженис не обратила на него внимания. Она глядела на нас сБрутом, в основном, конечно, на меня.

– Вы хотите убить его, вы, трусы? – воскликнула она. – Выхотите убить человека, который спас жизнь Мелинде Мурс, который пытался спастиэтих девочек? Прекрасно, одним негром на свете станет меньше, так? Утешайтесебя этим. Одним «ниггером» меньше.

Она встала, глянула на свой стул и отшвырнула его ногой кстене. Он отскочил и упал в лужу разлитого сока. Я взял ее за руку, но онавырвалась.

– Не трогай меня. Через неделю ты станешь убийцей, не лучше,чем Уортон, так что не прикасайся ко мне.

Она вышла на заднее крыльцо, прижала передник к лицу изарыдала. Мы четверо переглянулись. Потом я поднялся и начал наводить порядок.Брут первым стал мне помогать, к нему присоединились Харри и Дин. Когда комнатаприобрела более-менее приличный вид, они ушли. Никто из нас за это время непроизнес ни слова. Потому что сказать было нечего.

В эту ночь я не работал. Я сидел в гостиной нашегомаленького дома, курил сигареты, слушал радио и смотрел, как темнотаподнимается с земли, чтобы поглотить небо. Телевидение – хорошая штука, яничего не имею против, но мне не нравится, что оно отвлекает от остальногомира, приковывает к своему стеклянному окну. В этом смысле радио лучше. ВошлаДженис, присела на подлокотник кресла и взяла меня за руку. Мы помолчалинемного, слушая «Колледж музыкальных знаний» Кэл Кайзера и глядя, какзажигаются звезды. Мне было хорошо.

– Извини, что назвала тебя трусом, – сказала она. – Мне такплохо, хуже я ничего не говорила тебе за всю нашу жизнь.

– Даже в тот день, когда мы поехали с палаткой и ты назваламеня старым вонючим Сэмом? – спросил я, и мы рассмеялись, потом поцеловалисьраз или два, и снова между нами воцарился мир. Она была так красива, мояДженис, она мне до сих пор снится. Старому и уставшему от жизни, мне снится,что она входит в мою комнату в этом одиноком, заброшенном месте, где коридорыпахнут мочой и тушеной капустой, мне снится, что она молода и прекрасна, сголубыми глазами и высокой красивой грудью, к которой я не мог не прикасаться,и она говорит: «Ну что, дорогой, меня не было в той автобусной катастрофе. Тыошибся, вот и все». Даже сейчас мне это снится, и иногда, когда я просыпаюсь ипонимаю, что видел сон, я плачу. Я, который почти никогда не плакал молодым.

– А Хэл знает? – проговорила она наконец.

– Что Джон невиновен? Мне неизвестно, откуда он может знать.

– Он в состоянии помочь? Он может повлиять на Крибуса?

– Нисколько, дорогая.

Она кивнула, словно этого и ожидала.

– Тогда не говори ему. Если он не способен помочь, то радиБога, не говори ему.

– Не скажу.

Она подняла на меня свой строгий взгляд.

– Ты не говори, что болен, когда наступит та ночь. Никто извас не должен. Вы не можете.

– Да, не можем. Если мы будем там, то по крайней мересделаем все быстрее. Хоть это в нашей власти. Чтобы не получилось, как сДелакруа. – На секунду, слава Богу недолгую, я увидел, как черная шелковаямаска горит на лице Делакруа, открывая спекшиеся сгустки студня, бывшиекогда-то глазами.

– У вас нет выхода, да? – Она взяла мою руку, потерла ее освою мягкую бархатистую щеку.

– Бедный Пол. Бедный парень.

Я ничего не сказал. Никогда раньше, ни потом мне так нехотелось бежать. Просто взять с собой Джен и бежать куда глаза глядят с однойсумкой на двоих.

– Мой бедный парень, – повторила она, а потом произнесла: –Поговори с ним.

– С кем? С Джоном?

– Да. Поговори с ним. Узнай, чего он хочет.

Я обдумал ее слова и кивнул. Она была права. Как всегда.

Через два дня, восемнадцатого, Билл Додж, Хэнк Биттерман икто-то еще, не помню, кажется, из временных, – повели Джона Коффи в блок"Д" в душ, а мы отрепетировали за это время его казнь. Мы не далистарому Тут-Туту играть роль Джона, понимая даже без слов, что это непристойно.Вместо Джона был я.

– Джон Коффи, – проговорил Брут не очень уверенным голосом,когда я сидел, пристегнутый к Олд Спарки, – вы приговорены к смерти наэлектрическом стуле, приговор вынесен судом равных по положению...

Равные по положению Джону Коффи? Это шутка. Насколько мнеизвестно, таких, как он, на планете нет. Потом я вспомнил слова Джона, когда онсмотрел на Олд Спарки с нижней ступеньки лестницы, ведущей в мой кабинет: «Онивсе еще здесь. Я слышу их крики».