ведаю. Девушка тут живет. Чистая, тургеневская… Мы расставались у подъезда.

— И ты ни разу к ней не зашел?

Лещинский виновато развел руками.

— Не хотелось. Ждал подходящего предлога.

— Сундук! А еще офицер. Окна по крайней мере запомнил?

— Окна? Да, да. На улицу выходят. Значит, какая-то из этих двух квартир.

— Задачка! Вдруг сунемся не туда? Ладно, не справляться же у дворника. Рискнем.

Обе двери обиты коричневой кожей, на одной медная, в прозелени, табличка: «Доктор Г. С. Ведуцкий». Лещинский с сомнением покачал головой и позвонил в соседнюю квартиру. Щелкнул замок, отворила высокая полная дама. Лещинский учтиво поклонился.

— Прошу прощения, мадам. Не откажите в любезности, позовите Таню. И, ради бога, извините за столь поздний визит.

Дама округлила бесцветные глаза, холеные щеки дрогнули.

— What do you want, sir?[207]

— Oh! It is a mistake. Excuse me, madam, J’m so sorry to trouble you[208], — рассыпался в извинениях Лещинский.

Дама высокомерно выпятила подбородок и, окинув ночных визитеров презрительным взглядом, захлопнула дверь.

— Хор-рошая девушка! — фыркнул Петухов. — Ну и вкус у тебя. На такой лошадке пушки возить.

— Ошибся, черт побери! Я же предупреждал, что не знаю номер квартиры.

— Как бы это нам боком не вышло. Звякнет в полицию, конская рожа…

— Надеюсь, этого не случится: я извинился.

— Ладно, не переживай. Звони доктору. Как думаешь, он нас с лестницы не спустит?

Лещинский пригладил растрепанные волосы, мазнул пальцем по усикам и нажал кнопку. Дверь отворилась.

— Стасик?!

Таня была очень хороша — улыбчивая, носик задорный, пышные каштановые локоны. «Правильная девчонка», — подумал Петухов, одобряя вкус Лещинского целиком и полностью.

— Танюша, я никогда не решился бы, но… Чрезвычайные обстоятельства…

— В самом деле странно — явиться без приглашения. А если я занята, — сердилась девушка, но в голосе слышались лукавые нотки.

Лещинский начал многословно оправдываться, несвязно мямлить. «Надо помочь лопуху». Петухов вышел из темноты; тусклая лампочка едва освещала лестничную клетку

— Не обижайте моего лучшего друга. Он мне все уши прожужжал. Только о вас и говорит.

Лещинский незаметно наступил Петухову на ногу, пограничник стоически выдержал боль: девчонка прехорошенькая. Несмотря ни на что, Петухов оставался мальчишкой, опасности разом испарились, он с ходу отпустил пару немудрящих комплиментов, Таня поглядела на Петухова с любопытством.

— Представьте вашего друга, Стасик. Почему он так странно одет? И вы… Что случилось? Вы всегда такой аккуратный, костюм с иголочки…

Лещинский беспомощно переминался с ноги на ногу, Петухов поспешил вмешаться:

— Все очень просто, Танечка. Станислав сказал, что, если вас не навестим, удачи нам не видать. Либо медведь задерет, либо вовсе из берлоги не вылезет. Кстати, на охоту мы едем из-за вас. Хотим вам шкуру преподнести. К Новому году.

«Интересно, празднуют здесь Новый год или нет? Может, тут и елки не растут».

— К рождеству? Чудесно! Очень любезно с вашей стороны. Постойте, разве медведи в окрестностях Харбина водятся…

— Водятся. Только желтые. Глазки у них косенькие, косенькие…

Девушка рассмеялась, Лещинский опомнился.

— Танюша, нам нужно поговорить. И если можно, не на лестнице.

— Да, да, простите. Входите, пожалуйста.

В просторной прихожей Лещинский старательно отряхнул выбеленный известкой пиджак, вытер ноги, Петухов, похожий в своих обносках на безработного портового грузчика, принялся стаскивать сапоги. Таня воспротивилась:

— Что вы, не нужно. Куртку можете снять, повесьте на оленьи рога.

Петухов смутился: рваная, без пуговиц, гимнастерка заскорузла от засохшей крови, из распахнутого ворота выглядывает уголок несвежего бинта.

— Можно не раздеваться? Меня малость познабливает.

— Вы простудились? Вам надо принять лекарство и выпить горячего молока с медом. Сейчас я все приготовлю.

— Спасибо, не беспокойтесь…

В маленькой комнате на столе бюстик Гейне, Пушкин в изящной овальной рамке, книги. Усадив гостей на диван, Таня стала серьезной.

— А теперь, милые охотники, говорите правду. Что с вами стряслось?

Лещинский замялся. Петухов подбодрил его.

— Выкладывай, Стас, не тяни резину. Нас ждут.

— Кто ждет? Где? — насторожилась Таня.

— Товарищи. В подъезде.

— Что они там делают? Почему не зашли вместе с вами? Станислав, объяснитесь, наконец!

— Это все не так просто, Танюша. Мой спутник и двое его друзей нуждаются в экстренной помощи. И я подумал, что вы… Словом, мы пришли к вам.

— Автомобильная авария! — Таня испуганно оглядела Петухова. — Дедушка вам поможет. Правда, он стоматолог, но в свое время был земским врачом, практиковал в Саратове. Дедушка скоро освободится и вас примет. Вам очень больно? Бедный мальчик!

Лещинский нахмурился:

— Мальчик потерпит. Простите, но мы не все вам рассказали. Этим людям необходимо покинуть город. И как можно скорее.

— Они сделали что-то нехорошее? Совершили преступление?

— С точки зрения японских властей — безусловно.

— Значит, их ждет суровое наказание? — Щеки девушки запылали.

— Стенка, — сказал Петухов. — Мы — советские пограничники, в стычке с японскими провокаторами были захвачены в плен, привезены в Харбин. Бежали. Ваш знакомый согласился нам помочь, и вот мы здесь.

Сам того не ведая, Петухов резко повысил акции Лещинского, взволнованная Таня стремительно встала, отодвинув кресло-качалку.

— Вы храбрец, Станислав! Я плохо думала о вас, простите. Я скверная глупая девчонка. Но что же я стою? Нужно позвать остальных. — Таня выбежала в прихожую, дробно простучали каблучки, хлопнула входная дверь.

— Какова?! Ни грана[209] растерянности, страха! — восторгался Лещинский.

— Отличная девчонка!

Таня сбежала по лестнице.

— Господа, где вы? Ау-у. Господа, мы вас ждем. Входите же, не прячьтесь.

— Часом, не нас шукаешь, дивчина?

— Вас, вас! Идемте скорее.

Тяжело припадая на раненую ногу, опираясь на плечо Говорухина, Данченко поднимался по лестнице. Таня шла впереди, не подозревая, что в спину ей глядит черным зрачком пистолет. Усадив гостей на тахту, девушка подошла к двери.

— Поскучайте немножко, я сейчас накрою на стол.

— Ах, что вы, право, — начал Лещинский, но Петухов так на него посмотрел, что переводчик осекся; в коридоре послышались грузные шаги, вошел грузный лысый бородач в золотых очках.

— Добрый вечер, добрый вечер. Извините, господа, у меня больной. Через четверть часа я к вашим услугам. Вы с острой болью? Повернитесь-ка к свету, батенька.

Приземистый, толстый врач подозрительно взглянул на монументального старшину.

— Таточка, деточка, подай мне настольную лампу. Так-с, тэк-с. Да у вас, батенька, флюс! Сейчас отпущу пациента, и пожалуйста в кабинет. А пока Таточка вас развлечет.

Доктор исчез, Данченко испуганно пощупал вспухшую скулу.

— Верно, флюс, — определил Петухов. — И солидный.

— За цей плюс я одному тюремщику гарный минус сделал. Скилько-то зубив потерял, чертяка!

— Приятно слышать. — Петухов подмигнул Говорухину. — Но ты, Петя, лучше подумай о своих зубках. Сейчас тебе доктор их поубавит!

— Ты шо? Сказывся! У меня зубы як у того бобра! —