За день до отлета позвонил муж, уточнил номер рейса. Ибуквально через пять минут позвонил Юра, задал тот же вопрос

– Мы же договорились, я приеду к тебе через два дня.

– Я устал ждать. Не бойся, я просто постою в сторонке. Язнаю, раньше, чем через неделю, ты не сумеешь ко мне выбраться, – сказал онпечально, – я дни считаю, жить без тебя не могу.

– Прости меня. Но лучше не надо приезжать в аэропорт. Мыведь уже обсуждали это.

– Я тебя чем-то обидел?

– Да Бог с тобой, Юраша. Просто устала.

– Ты всегда говоришь, что устала, когда не хочешь менявидеть.

«Ну вот, – обреченно подумала Лиза, – мы опять выясняемотношения».

– Скажи мне что-нибудь хорошее, – попросил он.

– Я соскучилась, – произнесла она равнодушно. Хотя это былоправдой. Она действительно скучала по нему.

– Лизонька, что с тобой? У тебя здесь какие-то неприятности?

– Да.

– Ну, хотя бы в двух словах объясни, что случилось?

– Меня шантажируют, – она почувствовала, что сейчасзаплачет.

Это связано с нами?

– Я не могу по телефону. Я только прощу тебя, не приезжай ваэропорт.

– Если шантаж связан с нами, то все просто. Ты наконецпримешь решение, тебе не надо будет больше ничего скрывать.

«Господи, опять он о том же. У него никогда не былонормальной семьи, и он не знает, что это такое – разрушить то, что создавалосьгодами».

– Юраша, мы не будем обсуждать это по телефону. Вспомни,сколько стоит минута разговора с Монреалем.

– Не волнуйся, я не разорюсь. А обсуждать нам нечего. Мы ужесто раз об этом говорили. Ты знаешь, я хочу только одного, чтобы ты жила сомной. С детьми, без детей, не важно. В конце концов, Витя совершенно взрослыйчеловек, у него своя жизнь. А Надюшу мы возьмем к себе. Она не младенец,поймет.

«В том-то все и дело, что тебе не важно, жить с детьми илибез них. Дети ведь не твои…»

– Я это говорю не к тому, чтобы давить на тебя, торопить. Тызнаешь, я буду ждать сколько угодно и готов к любому твоему решению. Просто явижу, как тебе тяжело.

«Если бы ты не был таким хорошим, мне было бы значительнолегче».

– Юраша, я обещаю, через два дня после моего возвращения мыувидимся. Я приеду к тебе, как всегда, сразу после ночного эфира.

«Совру что-нибудь, и все будет окей. Главное, вратьдостоверней, и при этом честно глядеть в глаза Мише и детям».

Надо сказать, что это предстоящее вранье пугало еезначительно больше, чем пластмассовый дохлый Красавченко со всем егооткрыточным шантажом. Положив трубку, она несколько минут стояла, тупо глядя набашни собора Святой Екатерины. Ей вдруг пришло в голову, что вся эта история сКрасавченко не так уж и серьезна. Ничего смертельного. Дерьмо воняет, но можнозаткнуть нос. Грязь пачкает, однако для борьбы с ней существуют всякиегигиенические средства. Но главное, никому ведь от этого не больно. Противно дотошноты, однако не больно. Можно просчитать, перехитрить, прокрутить умнуюкомбинацию. А вот в сфере реальных чувств надо делать реальный выбор, резать поживому. Никого не перехитришь, ничего не просчитаешь.

Лиза достала чемодан, стала складывать вещи, подумала, чтослишком мало купила подарков детям и мужу. А Юре вообще ничего. Времени намагазины уже не будет, придется покупать все при пересадке во Франкфуртскомаэропорту, в два паза дороже. Между прочим, себе вообще никакого подарочка несделала. А зря. Себя надо любить и уважать, баловать иногда всякимибесполезными приятными сюрпризами.

На полке, где лежало ее нижнее белье, она обнаружила один изполяроидных снимков, тех, что были сделаны в порноквартале.

– Сюрприз, – пробормотала она весело, – Елизавета Беляева нафоне представителей сексуальных меньшинств. И, разумеется, открыточку сунули некуда-нибудь, а именно в нижнее белье. Так пикантней.

Спокойно вглядевшись, она заметила, что на лице ее не простоиспуг, а брезгливая паника. Такое лицо бывает у человека, случайно наступившегобосой ногой в навозную кучу. Какое, к черту, возбуждение? Пластмассовые куклыкрасавченки, при всем их коварстве, не могут просчитывать самых обычныхчеловеческих реакций. Они понимают, что такое страх, однако не имеютпредставления о брезгливости. Любой нормальный человек тут же заметит подвох.Телеведущая Беляева не испытывает в порноквартале ни восторга, ни плотоядноговозбуждения.

Впрочем, так ли это важно, кто что заметит и подумает? Еслиснимки будут обнародованы, каждый увидит в них то, что пожелает увидеть.

«Ну ладно, порноквартал – это не так страшно. А остальное?»

Об остальном она запретила себе думать до возвращения вМоскву. Оставшийся день пролетел незаметно. Заключительное заседание,торжественное закрытие конференции, банкет.

Она постоянно ловила себя на том, что тревожно озирается,косится в сторону, как испуганная лошадь. Это заметила и американка Керри.

– По-моему, ваш Красафченкофф исчез, – сообщила она,усаживаясь рядом с Лизой на торжественном банкете в гостиничном ресторане, – яэто вижу по вашему лицу. Вы стали спокойней и уверенней. Я должна извиниться.

– За что, Керри?

– Я ляпнула глупость, спросила, нет ли у вас с ним романа.Простите, Лиза. Я понимаю, насколько вам неприятно было услышать этот вопрос.

– Ерунда, Керри. Давайте вообще забудем о нем. Вы правы, егоздесь уже нет, и хватит о нем говорить, слишком много чести. Удивительновкусный лосось.

– Да, они здесь как-то особенно его готовят, запекают науглях. Ресторан покупает живую рыбу. Мы с вами многое потеряли, ни разу непозволили себе поужинать в этом ресторане.

Утром, перед отлетом, Лизе пришлось оплатить счет запользование платным баром. Бутылка белого рейнского вина стоила тридцатьдолларов, и еще раз она помянула про себя Красавченко добрым словом.

До Франкфурта летели многие участники конференции. Рядом сЛизой в самолете сидел норвежский профессор Хансен. Эта компания ее вполнеустраивала. Старик немного поболтал, пошутил и наконец стал уютно похрапывать.

«Все хорошо, – думала Лиза, – я возвращаюсь домой. Ничегострашного не произошло, ничего в моей жизни не изменилось. Остались все те жепроблемы, однако я уже успела к ним привыкнуть».

Во Франкфурктском аэропорту пришлось провести четыре споловиной часа в ожидании московского рейса. Вначале это было забавно. Вмеждународном перевалочном пункте скопилась такая разнообразная яркая публика,что не меньше часа можно было убить, просто наблюдая транзитную толпу. Арабскиесемьи с толстым папашей во главе, с целым выводком большеглазых детишек изанавешенных до бровей жен разных возрастов. Старшая жена, средняя, младшая. Иу каждой – грубый макияж на лице, что выглядит довольно странно при такойнарочитой скромности наряда. Хасиды с длинными завитыми пейсами, в круглыхшляпах, в черных костюмах. Индейцы с вишневыми лицами, в пестрых войлочныхкуртках, в сапогах со шпорами, и рядом индусы, запеленутые в длинные яркиеткани. Мужчины в тяжелых чалмах, женщины в свободных блестящих накидках наголовах, с серьгами в ноздрях, с красными и синими пятнышками между бровями.