удовольствия, будто я этот вид секса впервые познаю. Похрен на все, что было до Сони. Именно сейчас я от силы внутренних колебаний теряю равновесие.

Ни звука не издаю. Даже не дышу. Просто смотрю на нее. Сверху вниз – фантастическое зрелище. На автомате расставляю ноги шире и подаю пах вперед. Соня впивается в мои бедра ногтями и… заглатывает член.

– А-а-а… А-а-а… – выписываю я низко, гортанно и жестко.

Пальцы самовольно стягивают волосы у нее на затылке. С той же бессознательной свободой давят на него, подталкивая Солнышко навстречу выпяченному мной паху. Она не сопротивляется. Позволяет мне упереться головкой в заднюю стенку ее горла и замереть. Одно звенящее мгновение никто из нас не дышит.

– Блядь… Я люблю тебя… Как же я тебя люблю, Соня-лав… Люблю…

Никогда не считал долбежку в рот чем-то особенным. Но с Соней этот вид близости приобретает тот же великий смысл, что и коитус.

Я владею ею. Она – мной.

Это наш общий космос. Это наш личный рай. Это наша пиздец какая пошлая мармеладная любовь.

Соня подается назад, выпускает мой обслюнявленный член изо рта, задушенно вдыхает, и следом за ней вдыхаю я. Едва сталкиваемся взглядами, я опускаю веки. Не могу на нее смотреть. Руки тоже с ее головы убираю. Пытаюсь дать ей волю.

Пусть изучает. Пусть ласкает. Пусть, мать вашу, сводит меня с ума.

Снова смотрю на нее. Она не замечает. Реально исследует мой член. Взглядом и губами.

– А-а-а… А-а-а… – это, блядь, какой-то новый язык.

Я, сука, как медведь в тайге.

С ноги на ногу переступаю и шумно циркулирую воздух. Вот, казалось бы, здоровенный шкаф, а рядом с этой девчонкой колени подгибаются. Не сдерживаю стон раненого, когда горячий язык Солнышка начинает выписывать новые пируэты вокруг разбухшей до синевы головки моего члена.

Если я не кончу в ближайшие минуты… Блядь, этот болт придется ампутировать.

И все равно я, как и всегда, с Соней терплю. В ущерб себе.

– А-а-а… А-а-а…

Сука, конечно, в ущерб… Если бы не боль, поржал бы над собой.

Стону громче, когда она неожиданно всасывает мой член в рот. Глаза из орбит, ведь Солнышко из меня этими действиями душу вытягивает. Конкретно вот это вот… Это, блядь, высший пилотаж. Если бы я не знал свою Соню Богданову, я бы решил, что у нее опыт – ого-го.

– Охуеть… Что за книги ты, блядь, читаешь? – рычу нечеловеческим голосом.

– Хорошо? Тебе нравится?

Зачем? Зачем она выпустила мой член?

Прижимаю головку к припухшим губам и сам толкаюсь в жар ее рта. Соня понимает, о чем молю – снова прижимает свой язычок к пульсирующему стволу и повторяет всасывание.

– Это… Блядь… Больше… – больше, чем я способен выдержать. – Божественно, малыш…

– Мои книги о любви, – заявляет она, красная от смущения и запыханная от усердия.

– Я запрещаю… – цежу ревностно.

И вместе с тем меня на таких виражах таскает, что даже если я в конце выживу, твердую форму точно потеряю. Меня разрывает. Я дышу так натужно, что, кажется, при каждом новом вдохе на хрен разлечусь как метеоритный дождь.

Это же Соня… Соня Богданова мне сосет… Блядь, она облизывает мой член и берет его в рот…

Я в бреду. Я в агонии. Я просто, мать вашу, в ебучей нирване.

– Что запрещаешь?

Мой член качается перед ее милым невинным личиком. И все, о чем я могу думать сейчас: «Как мне вновь попасть в рот Солнышка?».

– Продолжай… – едва ли не требую. Шиплю, когда головка касается ее губ. Мне больно так, будто я трахался сутками и натер шляпу, но насыщения нет. Я возбужден и озабочен, как никогда прежде. – Черт… Соня, пожалуйста, соси мне еще… Блядь… Соси, маленькая… Пожалуйста…

Она моргает. Вижу, что моя грубость ее смущает. Я уже готовлюсь рассыпаться в извинениях, но тупо не успеваю. Потому как Соня открывает рот, и я машинально толкаюсь внутрь. Наблюдая, как ее сладкие губки растягиваются вокруг моего члена, я едва не лишаюсь сознания.

Снова перед глазами глубокая чернота. Снова в легких острая нехватка кислорода. Снова по всему телу ярчайшие искры удовольствия.

Она вбирает почти всю мою длину. Я охреневаю от этого факта, когда ощущаю, как бьюсь яйцами о нежную мякоть Сониной оттопыренной нижней губки. А потом… Из ее глаз брызгают слезы. Она начинает давиться. Подаюсь назад, чтобы дать ей вдохнуть. И едва не кончаю, когда слышу все эти, охренеть какие, пошлые чавкающие звуки и вижу, как изо рта Солнышка за моим членом тянутся вязкие полоски слюны.

– Прости… – шепчу с искренним раскаянием.

Но, кажется, она реально не хочет меня отпускать. Перехватывая ствол рукой, крепко сжимает и, пока усиленно восстанавливает дыхание, быстро его надрачивает.

Я все еще не верю своему счастью. А потому впиваюсь взглядом в ее лицо.

Это она… Она… Мое Солнышко… Моя Соня-лав…

– Блядь… Я точно тронусь с тобой…

Жадно поглощаю всю свою Богданову. Мне так нравится вид ее хрупкого влажного тела в этой чертовой позиции, когда она передо мной на коленях. Ничего прекраснее я никогда не видел. Она просто потрясающая. И вся моя. Вся.

Натер ее губки настолько, что при новом контакте по цвету они сливаются с распухшей головкой моего члена. Это, мать вашу, идеальная совместимость. Она – моя пара. Моя.

И вновь я в жарком плену Сониного рта. Там так охуенно, что очередной мой стон походит на сдавленное рваное всхлипывание. А она еще и посасывает. Так ласково, что я окончательно теряю контроль.

– Ты сладкая… Какая же ты сладкая… – хриплю жестко. Я тону в этой патоке. Я в ней закипаю. Я в ней варюсь. – Люблю твои губы, твой язык, твой рот… Люблю тебя, моя порно-Соня-лав… Моя, блядь, мармеладная… Моя… Вся моя… – на каждом выдохе в нее толкаюсь.

Больше не соображаю ничего другого. Одними лишь животными инстинктами живу. А она их принимает. Все до одного – безропотно.

Пытаюсь сдержаться. Тормознуть приближающуюся лавину. Но в Сонином рту слишком мокро, слишком горячо, слишком, мать вашу, хорошо… В один момент все мое тело напрягается, натягивается как струна. А через секунду его уже разбивает дрожь. Низ моего живота опаляет огнем. Окутанный Сониной нежностью член принимается яростно пульсировать. Она уже знает, что это предвещает. По расширяющимся глазам вижу, что она понимает.

И…

Мать вашу, ее саму