– В лоб? – растерянно повторил Гроза, но тотчас сообразил: – Значит, она видела того, кто на нее напал?

– Об этом я тоже подумал, – кивнул Трапезников. – Но она не помнит ничего, никакого нападения, она даже Лизу не узнает. То без сознания, то твердит, как в бреду: «Саша, Сашенька…» – Он перехватил изумленный взгляд Грозы и пояснил: – Зовет моего отца, Александра Николаевича.

– Вашего отца?

– Нюша его любила когда-то – давно, еще в молодости. Служила горничной у моей матушки, ну и полюбила отца. Впрочем, это старинная история, к теперешним событиям она не имеет никакого отношения. Вообще невозможно понять, что же вчера произошло! Нюша плоха, у Павла в голове сплошной туман: не пробиться к его мыслям. А ты, слава богу, в себя пришел достаточно быстро – все-таки не прошли даром наши занятия! Раньше, бывало, ты по двое-трое суток без памяти лежал, а сейчас только ночь, да и то, думаю, большую часть ее просто-напросто крепко спал. И на ясность рассудка случившееся не повлияло, я так понимаю?

– Не повлияло! – решительно заявил Гроза. – Я совершенно уверен, что Викентий Илларионович нас не предавал. Если он связан с Артемьевым, то уже все ему про нас рассказал. И что? Мы покушались на Ленина, на самого Ленина! А нас не остановили около завода Михельсона, да и сейчас никто нас не трогает, не приезжает арестовывать, не тащит в чека! Мы от завода как уехали, так и все, нас в покое оставили.

– В этом есть своя логика, – кивнул Николай Александрович. – Честно говоря, я тоже об этом подумывал… Возможно, Кузьмин слишком мало узнал о наших делах, то есть Артемьев не был уверен, что там действовали именно мы. Кроме того, хочется верить, огонь, который «бросил» Гроза, довольно крепко и надолго вывел дорогого Виктора Степановича из строя. Я видел, как он упал. Возможно, он в таком состоянии, что ему просто не до нас. Хорошо бы, если бы Гроза вовсе отшиб ему разум! В любом случае – очень хочется надеяться, что хотя бы нынешний вечер у нас есть…

– А что случится нынче вечером? – насторожился Гроза.

– Нынче вечером, – медленно, словно нехотя, проговорил Николай Александрович, – нынче вечером я жду гостей. Мы давно готовились к этой встрече.

У Лизы на глазах показались слезы.

– Папа, папочка… – всхлипнула она. – Значит, вы решились это сделать? Все-таки решились?

Трапезников кивнул:

– Есть ради чего, – нахмурившись, кивнул Трапезников.

– Ты веришь, что все получится? Что у вас все получится? – запинаясь на каждом слове, спросила Лиза.

– Да, – слабо улыбнулся Трапезников. – Сегодня здесь соберутся великие магистры магии, оккультисты, у которых вы будете когда-нибудь учиться высшей оккультной мудрости. Если…

– Если что? – чуть слышно выдохнула Лиза.

– Имя самого великого мага из тех, кто явится сегодня сюда, – Время, – задумчиво проговорил Николай Александрович. – Да-да, то самое время, которое неумолимо и все ставит на свои места. Если этот великий маг будет на нашей стороне, победа останется за нами. Если же он предпочтет помочь нашим противникам, победят они. Но мы должны будем принять победу или поражение с одинаковым смирением, потому что такова воля Времени.

И снова, как недавно в саду, Гроза ощутил волны ужаса, исходящие от Лизы. Его даже затошнило от этого страха, и он знал, что точно так же невыносимо страшно ей самой!

Гроза вспомнил… «Мы решили встретиться потом, если что-то пойдет не так, и ударить по врагу, как говорят артиллеристы, залповым огнем!»

Да, это сказал Трапезников перед тем, как они отправились на завод Михельсона.

Покушение не удалось. Значит… Настало время того самого залпового огня. Так вот к чему исподволь готовил их с Павлом Николай Александрович!

Слова о маге по имени Время и его воле Гроза пропустил мимо ушей. Это все какие-то умствования, не имеющие отношения к тому, что здесь произойдет сегодня!

Он даже вскочил на постели от радостного возбуждения, однако наткнулся на отчужденный взгляд Трапезникова и почувствовал себя так, будто Николай Александрович небрежно отшвырнул его: отшвырнул, словно нечто ненужное.

– Ты не участвуешь, – резко сказал Трапезников. – Ни ты, ни любой другой из вас.

– Что?! – возмущенно воскликнули Гроза и Лиза.

– Что?! – слабо отозвалось эхо, и они не сразу поняли, что это Павел – бледный, с обвязанной головой, стоит в дверях, придерживаясь за косяк, и стонет чуть слышно, но так же возмущенно, как и они: – Что?!

– Вы не участвуете, – холодно повторил Николай Александрович. – Мне нужны все силы, которые может отдать человек. Подчеркиваю – все! Дрожащие руки, подкашивающиеся ноги и туман в голове, а также слишком нежное и жалостливое сердце будут нам только помехой. Все это отвлечет не только вас, но и всех остальных. Вы еще не научились концентрироваться на задаче полностью, всем своим существом, отрешаясь от собственных чувств и ощущений.

– Папочка! – плачущим голосом воскликнула Лиза. – Что ты такое говоришь?! Ты нас выгоняешь?!

– Честно говоря, я бы предпочел, чтобы вас здесь вообще не было, – изрек Трапезников, глядя поверх их голов со скучающим видом. – Самым разумным было бы отправить вас восвояси. Как минимум в Москву, если не куда-нибудь подальше.

– Я никуда не поеду! – разом крикнули все трое.

Николай Александрович только чуть повел бровью:

– Вы не задумывались над тем, что мне было бы очень легко заставить вас сделать то, что я считаю нужным? Благодарите Бога, что я должен сейчас беречь все силы для того, что произойдет этой полночью, а потому не стану тратить их на вас. Вы не уедете, но и в доме присутствовать не будете. Единственное, что я могу вам предложить, – это остаться в саду и следить за округой. Я, в принципе, уверен, что нам удастся окружить дом достаточно сильной защитой, которую можно будет одолеть только в том случае, если в ней окажется хоть какое-то слабое звено. Вот на этот случай вы и пригодитесь. Если что, подадите сигнал. Ну как, согласны? Если нет, вы немедленно уезжаете в Москву.

Все трое переглянулись и нехотя, но слаженно кивнули.

Горький, 1937 год

Васильева арестовали за антисоветскую пропаганду и подрывную деятельность, которую он проводил в Волжском пароходстве. Об этом Ася и Ольга узнали из смятой, невероятно замусоленной записочки, которую неведомо кто опустил в их почтовый ящик.

Как и где, из какого окна, на каком пути выбросил Василий Васильевич эту записочку, никто не знал. Неведомо также, какой добрый человек не побоялся ее поднять, положить в конверт и отнести по тому адресу, который едва можно было разобрать. Вряд ли это был Симочкин кум, которым она хвалилась! Просто кто-то пожалел несчастного узника. Такие случаи бывали…

Коротко сообщив, какое обвинение ему предъявили, Василий Васильевич еще написал, что ни в чем не виноват, а взяли его по лживому доносу А.