– Сударь, – теперь Пьетро смотрел артиллеристу в глаза, – вы, судя по всему, не испытывали симпатии к господам Каракисам. Что до других пропавших семейств, то многие из них покидали Гайифу, желая избегнуть опасности. Отъезжающие всегда были и будут лакомой добычей для грабителей: их вряд ли скоро хватятся, и они везут с собой ценности.

– И что с того? – уныло буркнул невантец.

– Погибшие, особенно те, кто не способен сражаться, не заслужили своей участи, – отрезал клирик, – но часть принадлежавших им ценностей следовало бы конфисковать и пустить на защиту тех, кто не удрал. В частности, на пушки, которые вам еще пригодятся.

– Вы никакой не монах, – выпалил Ламброс, – но, раздери вас закатные твари, вы правы!

– Не все монахи говорят одно и то же. Господин маршал, я передал стратега в ваши руки, не сомневаясь в его вине, и сделал бы это без вашей просьбы. Если бы Турагис попытался возглавить оборону или бежать, я бы его убил без колебаний, но решать судьбу преступника должна власть.

– Так монахи тоже говорят? – невольно усмехнулся Капрас. – Хотя с отца Ипполита станется… Хорошо, решать мне, и я решаю. Бывший стратег Турагис будет немедленно и тайно казнен, всю ответственность я принимаю на себя.

– Согласно никем не отмененным уложениям, – Фурис поднялся из-за стола и расправил мундир, – доверенный куратор походной канцелярии также является главой военного суда, чье решение утверждает или же отменяет командующий. В таковом качестве я приговариваю господина Турагиса к смерти. В особо сложных или же вопиющих случаях глава военного суда волен выбирать доверенных советчиков числом от двух до восьми, чье мнение может быть принято им во внимание. Я назначаю таковыми присутствующих здесь полковника Ламброса и капитана Левентиса.

– Я согласен с приговором, – вскочивший Ламброс замер, вытянув руки по швам. Будто на… «парадике». – Да, смертная казнь. Да, тайная.

– Да, – подтвердил и Агас, – и еще раз да.

– Господин командующий, утверждаете ли вы решение Тайного Военного Суда при Малом Северорожденном Славном корпусе, дарованном Сладостной Кипарой и Златоструйной Мирикией?

– Утверждаю, но Турагис будет казнен по приказу Прибожественного Сервиллионика. Это добыча Лидаса, господа, и его воля.

– Осужденному будут зачитаны оба приговора, – и не подумал спорить Фурис. – Остается решить, прерывать ли сон преступника или же отсрочить исполнение казни до его пробуждения. Я полагаю правильным не откладывать.

– Тогда лучше связать, – нахмурился Ламброс, – причем как следует.

– Да, старик так просто не сдастся. – Вот так всегда! Думалось, всё, а самое мерзкое еще и не начиналось. – Только надо ли… зачитывать? Пусть умрет во сне.

– Преступник должен услышать приговор, – бывший писарь был тверд. – Я не верю, что господин Турагис раскается, и считаю его богохульником и святотатцем, но лишение осужденного возможности воззвать перед смертью к Создателю будет уже нашим грехом.

– Отнюдь нет, – Пьетро, словно в доказательство, вновь взялся за четки. – Зачтение приговора нужно судьям земным, но не горним. Одним – для очистки совести, другим – чтобы насытить зверя, которого часто зовут справедливостью. Осужденному это дает разве что возможность выплеснуть напоследок свою ярость.

– Благочестивый брат, вы…

– Фурис, помолчите! Пьетро, я согласен с вами! Мало того, я не дам его разбудить, но неужели лишить последней молитвы в самом деле не грех?

– Разумеется. Создатель даровал возможность найти дорогу в Рассветные сады даже самым грешным; равно как и праведные, переступив последний порог, должны доказать, что праведность их была порождена не страхом перед земной карой и не отсутствием возможности творить зло.

– И все же…

– Хватит, – пресек нарождающийся богословский спор Карло. – Турагис умрет сейчас, и умрет во сне без молитв и зачтений. Пьетро, вы сможете… в этом помочь?

– Смогу, – не стал отпираться послушник Милосердия, – и, если не будет другого выхода, сделаю, но затем мне придется покинуть корпус. Сейчас вы так не считаете, но вы – совестливый человек и поэтому станете видеть во мне не лекаря и не клирика, а палача.

– К кошкам! – Агас зачем-то стянул перчатку и швырнул на книгу из Белой Усадьбы. – Это сделаю я, и считайте меня кем хотите! Я бы предпочел, чтобы тварь проснулась и увидела свою смерть, но нельзя так нельзя. Надеюсь, хоть закатные твари не оплошают…

– Они сто́ят возлагаемых на них надежд, – подтвердил спутник убитого святого. – И они не ошибаются.

– Делай, – Карло зачем-то подвинул книгу, из-под перчатки выползло «..унная Гортензия от Лунной Фрез…». – Как закончишь, пойдем… посчитаем лошадей.

1

Первым ехал лапушка фок Друм, за ним попарно следовали здоровенные штабные конвойные, из-за которых брата Ореста и талигойцев было не разглядеть, но пресловутые «закатные твари» по бокам кавалькады не вились.

– Господин фок Глауберозе. – Адъютантская рука в безупречной перчатке взметнулась к безупречной же шляпе. – Согласно полученному приказу сопровождаю легата ордена Славы и духовника командующего, в свою очередь, сопровождающего господина фок Дахе, генерала от артиллерии Северной армии королевства Талиг, на переговоры с представителями Горной армии.

– Талигойцы решили обойтись без эскорта?

– Генерал фок Дахе оставил своих людей на месте встречи с господином легатом. С ним следует лишь один из его адъютантов, также являющийся переводчиком. Генерал фок Дахе не владеет дриксен.

Фок Дахе? «Фок» и не владеет дриксен? Всех фрошерских генералов Руппи, само собой, не знал, но не послал же Савиньяк на переговоры гарнизонного бирюка? Для разговора, и особенно для ссоры с горниками прямо-таки просится Райнштайнер.

– Благодарю вас, капитан, – фок Глауберозе смотрел поверх полной исполнительности башки. – Вы и ваши люди свободны.

– Господин граф, я получил указания от…

– Вы их в полной мере выполнили.

Когда со штабными песиками говорят таким тоном, штабные песики поджимают хвостики и бегут к хозяевам с доносиком. Друм боднул предвечерний холод, однако остался на месте, лишь махнул рукой своему курятнику. Стражи Вирстена послушно перестроились, и Руппи увидел брата Ореста и пару фрошеров. Худой пожилой генерал Руппи прежде не попадался, но рядом с ним ехал… рэй Герард!

– Граф фок Фельсенбург, – теперь старый дипломат смотрел поверх собеседника, – благодарю вас. Вам пора присоединиться к вашим людям.

– Сперва я верну брату Оресту… одну вещь!

«До свиданья» Руппи не сказал, какое тут к кошкам свидание, а «прощайте» – это для маминых романсов. И для тех, кому умирать первыми, как было с «Ноордкроне».