Около десяти секунд никто не произнес ни слова.

— Как странно, — прошептала Донна.

Она обхватила себя за плечи, и я увидел, что ее руки покрываются гусиной кожей.

— Тебе холодно?

Кевин как истинный джентльмен предложил ей свой пиджак.

— Я знаю другой способ согреться. Получше. — Она взяла Кевина за руку. — Ты когда-нибудь занимался этим в дюнах?

— Только не с такой лисичкой, как ты!

Кевин сгреб упаковку из шести банок пива и пляжное покрывало, и они скрылись за песчаными холмами в поисках уединения.

Тем временем пьяная в стельку Кимберли, впав в оцепенение, не сводила взгляда расширенных глаз с окутанных клубящимся дымом ярко-красных углей костра и взлетающих над ними искр.

— Знаешь что, — решил воспользоваться моментом Джерри, — если бы ты была новым бургером в «Макдоналдсе», тебя назвали бы «Мак-Красотка».

— Заткнись! — пробормотала Кимберли, с трудом поднимаясь на ноги и шумно отряхивая песок с затянутой в треугольники бикини задницы. Потом она рыгнула и обернулась к Джерри: — Пошли трахаться.

И они тоже ушли.

Мы с Брендой Наррамор остались в одиночестве.

Она молча выкурила еще несколько «Доралов» и сняла пластиковую обертку со второй пачки. Песок вокруг нас начал напоминать пепельницу возле лифтов крутых отелей. Затушенные окурки стояли торчком, напоминая крошечные могильные камни. У меня в груди все болело.

Приблизительно две сигареты спустя из-за расположенных немного восточнее дюн до нас донеслись тихие стоны.

Я кивнул на пляжную сумку Бренды.

— Ты не прихватила с собой хорошую книжку? Мы тут, похоже, застряли надолго.

Она сунула руку в холщовый мешок.

— Прихватила.

Я сразу узнал бордовую обложку. «Над пропастью во ржи».

— Хорошая книга, — сказал я.

— Ты ее читал?

— Кто ее не читал?

— Донна и Ким не читали.

Я кивнул. Потеребил этикетку на бутылке из-под вина.

— Я ее прочитал лет примерно в двенадцать.

Бренда поправила очки на носу.

— Вообще-то, книги мне нравятся больше, чем мальчики. Не обижайся, Дэвид, но чаще внутри обложки хорошей книги все намного интереснее, чем в голове у большинства мужиков.

Я снова кивнул. Все понял.

Я воткнул полупустую бутылку тошнотворно сладкого вина в песок и потянулся за очередной банкой «Фальстафа». По крайней мере это пиво обещало мне сегодня «удовольствие в человеческий рост».

Я сделал пенистый глоток и кивнул:

— Это так круто.

— Что?

Я кивнул на ее книгу.

— Быть ловцом во ржи. Стоять над пропастью в поле качающейся на ветру ржи, присматривая за детьми, играющими в салки. Если бы они подошли слишком близко к краю, я бы тоже их поймал. Спас бы их.

— Это не настоящая работа, Дэвид.

— А должна быть настоящей.

Она вопросительно приподняла бровь.

— Ты и в самом деле так считаешь?

— Ну конечно. Слишком многие люди в наше время сталкивают детишек в пропасть, Заставляют их взрослеть слишком быстро. Отсылают умирать в бессмысленных войнах.

Ее лицо смягчилось.

— Дэвид, а сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Ты кажешься старше. Мудрее.

— Это хорошо или плохо?

— Хорошо.

— То, что надо.

От этого ее улыбка стала еще шире. У нее были пухлые и влажные губы.

— А ты не такой, как другие мальчишки, правда, Дэвид?

Я рассмеялся.

— Это точно. Большинство других парней, которых я знаю, сейчас зажигают вон там, в дюнах, с другими девушками.

Я допил остатки «Фальстафа».

— Скажи мне, Дейв, чем ты занимаешься?

— Чего?

— Чем. Ты. Занимаешься.

— Я хожу в школу. В Вероне. В следующем году перехожу в старшие классы.

— В самом деле?

— Ну да.

Бренда придвинулась ближе. Теперь она сидела так близко, что я ощущал запах мятного дыма, запутавшийся в ее кудрявых волосах.

— Я не об этом спрашиваю. Чем ты занимаешься, когда ты — это просто ты.

Я слышал, что студентки обожают философские разговоры о смысле жизни и прочей ерунде. Способны чесать языками ночи напролет. Поэтому я на секунду задумался. И дал честный ответ:

— Я люблю рисовать.

— Ты художник?

— Нет. Я бы так не сказал. Я просто люблю рисовать. Я нарисовал клоуна на этикетке для спичечного коробка. Хотел поступить в Заочную школу знаменитых художников. Но провалился.

Она улыбнулась и снова полезла в свою пляжную сумку.

— Покажи мне. — Она протянула мне шариковую ручку «Бик». — Я буду твоим судьей.

— Я обычно работаю маркерами…

— Покажи мне.

«Ну хорошо».

— У тебя есть какая-нибудь бумага? — спросил я.

Она протянула мне свой экземпляр «Над пропастью во ржи».

— Нарисуй внутри. На пустой страничке перед титульным листом.

— Ой, я не смогу этого сделать.

— Дейв, это не библиотечная книга. Она моя. Я хочу, чтобы ты в ней что-нибудь нарисовал.

— Ты уверена?

— Да.

— А что, если я все испорчу?

— Не испортишь. Рисуй.

Я открыл обложку. Начал рисовать на чистой странице внутри.

— У тебя красивые глаза, — сказала она.

— Спасибо. Они светло-карие, — ответил я, не поднимая глаз от наброска. — И меняют цвет в зависимости от того, что на мне надето.

— Очаровательно.

Опершись руками о песок, она встала на колени, чтобы посмотреть, как я рисую.

Дыхание у нее было тихое и учащенное.

Я давно заметил у себя способности к рисованию комиксов. Еще ребенком я читал много книжек с комиксами. И в самом деле участвовал в конкурсе для поступления в школу Знаменитых художников. Только я нарисовал скунса Бинки, а не клоуна. Потом я взял у них два заочных урока. Свои работы я отсылал им по почте. И каждый раз, бродя по магазинам, я обязательно заходил в «Б. Далтон» и листал эти чудовищных размеров книги об искусстве Микеланджело и Да Винчи. Впрочем, на произведение искусства, созданное мною для Бренды Наррамор, меня вдохновила, скорее, школа Билла Галло, отраженная на спортивных страницах «Нью-Йорк дейли-ньюс».