Лицо отца погрустнело.

— Лиззи понадобилось много времени на то, чтобы поправиться. Это было непросто, ведь ее сильно ранили, она была еще очень молода, когда потеряла мать и ребенка, но я видел, что она хочет поправиться. Мы вчетвером стали одной семьей. Ты была потрясающим ребенком — очень спокойным, тихим, как будто боялась доставить матери неудобства. С удовольствием сосала бутылочку и засыпала, а в остальное время ворковала в постельке. А еще ты была очень светлой. Знаешь, ты начала переворачиваться на животик раньше положенного срока. Ты очень любила, когда тебе читали, когда с тобой играли. Я никогда не забуду те дни. Я с первых дней полюбил Лиззи, и даже если она не любила меня так же сильно, она очень старалась снова стать частью этого мира, где любовь была возможна, и этого было для меня достаточно. Тебя я тоже полюбил… — До этого отец говорил спокойно, но тут вдруг заморгал, — и думаю, она была благодарна мне за это.

Я сглотнула.

— Похоже, вам было очень сложно.

Отец вздохнул.

— Нам было непросто. Но зато наши отношения были особенными.

— А… тебя не смущало то, что я… что я была чужим ребенком?

Долгое время отец молчал, и я уже начала беспокоиться и в то же время надеться, что девять с половиной месяцев беременности помешают Венетии подняться по ступенькам. К счастью, судя по гулу голосов и смеху, доносившимся снизу, по нас никто особо не скучал.

— Нет, потому что ты никогда ему не принадлежала. Я настоял на том, чтобы в твоем свидетельстве о рождении стояла моя фамилия. Мне не хотелось, чтобы, когда мы с Лиз поженимся, возникли какие-то домыслы, какие-то сложности. — Голос отца стал тверже. — Он был женат, да и не был надежным человеком, раз соблазнил семнадцатилетнюю девушку, в то время как дома его ждала жена. Бедная Лиззи изо всех сил старалась не сойти с ума. Ей очень хотелось поправиться. Он уже не имел для нее значения, и я считал, что так и должно быть. — Лицо отца застыло. — Делая Лиззи предложение, я понимал, что, возможно, она к этому еще не готова. Но она хотела, очень хотела стать моей женой. Думаю, ей нужно было пристанище, нужен был дом. Видишь ли, она все еще была очень юной, ей было восемнадцать лет. Поэтому мы заключили сделку: она забудет о прошлом и посвятит себя нашей совместной жизни. Полностью. Не оглядываясь назад. Я же приму тебя как дочь, и мы станем семьей. Мы никогда больше не говорили о прошлом и растили тебя так, как если бы ты была моей родной дочерью.

Я смотрела в коридор, вспоминая несколько личных вещей, которые мама бережно хранила, ее аккуратность, отсутствие сентиментальных сувениров, эмоционального беспорядка. Конечно, она сполна выполнила свои обещания. Хотелось ли ей сохранить больше старых писем, фотографий и сувениров? Или ей было слишком грустно, тяжело вспоминать о прошлом, поэтому она с легкостью согласилась на поставленное мужем условие, возможно, даже с некоторой долей облегчения, и постепенно это стало частью ее личности?

— А что же Джордж Холлоуэй? — спросила я.

Отец помолчал; лицо у него было грустным.

— Лиззи с ним больше не виделась. Несколько месяцев спустя мы поженились в Саутуаркском регистрационном бюро, а тетя Лавиния осталась дома, чтобы присматривать за тобой. После свадьбы мы продолжали жить у нее, и нужно отдать должное твоей матери — на следующий же день она нашла работу и трудилась не покладая рук, стремясь чего-то добиться. В конце концов она поступила в университет и получила ученую степень. Сегодня кажется, что все это очень просто, но тогда это было далеко не так. Все это далось Лиззи нелегко, и она никогда не воспринимала это как должное. Конечно же, было трудно, но я никогда не забуду первые годы нашей совместной жизни. Ты отправлялась в школу, мы оба — на работу. Вечером ты приходила домой. У тебя всегда было столько новостей, ты была любознательной, умной, жизнерадостной малышкой. Возможно, мы нарушили хронологию, сначала была свадьба, а уже потом — любовь, но мы стали семьей, и любовь постепенно пришла. Отец Лиззи не был частью всего этого, и твой биологический отец, конечно же, тоже, я бы не допустил этого. Ты была моей дочерью, Эдди, моим ребенком, с того самого дня, как я впервые тебя увидел. Я спас Лиззи и тебя. И никому не позволил бы отнять вас у меня.

Я поежилась, вспомнив, что примерно то же самое сказала и миссис Робертс. Ради сохранения семьи мы готовы на все.

— Ты солгал насчет рубиновой свадьбы, — нахмурившись, произнесла я.

— Да, — признал отец. — И насчет возраста Элизабет. Ей должно было быть двадцать один, чтобы мы могли пожениться. Но это оказалось просто: тогда достаточно было назвать чиновнику свой возраст — как правило, он не требовал подтверждения. А затем, на следующий день после нашей свадьбы, мы внесли мое имя в твое свидетельство о рождении, сказали, что я — твой биологический отец и готов узаконить твое рождение.

— А как вы объяснили мое внезапное появление твоим родственникам?

— Сочинили сказку. Только родителям и Фреду сказали, что ребенок родился до свадьбы и нам с Лиззи пришлось срочно пожениться. Мама отнеслась ко всему философски, а тетя, как я уже говорил, нас поддержала, поэтому вопрос был закрыт и больше не поднимался.

Зная бабулю Харингтон, я не сомневалась, что отец говорит правду.

— А Фиби? Мама никогда не говорила тебе о том, что произошло?

— Она сказала мне об этом самом начале, — отозвался отец. — Лиззи без умолку твердила о мертвом ребенке, о том, что это ее вина, что это она его убила. Честно говоря, это было ужасно. Ужасно, что сотрудники больницы заставили ее это почувствовать. И это было уже невозможно исправить…

— Но я не понимаю, почему они сказали ей, что Фиби умерла; почему Джордж Холлоуэй, отдав этого ребенка на усыновление, не сказал об этом дочери?

Я заморгала, щурясь от солнца, слишком ярко и радостно светившего в слуховое окно во время рассказа о большой беде.

Отец покачал головой.

— Точно не знаю. Наверное, он спешил, потому что понимал: его дочь будет тяжело переживать процесс усыновления. Возможно, он боялся огласки и поэтому действовал быстро, пока Лиззи была не в состоянии что-либо сделать. У нее осталась только ты…

— Потому что миссис Робертс согласилась взять лишь одного ребенка, — вздохнула я. — Мама никогда больше не говорила со своим отцом. Ты знал, что он умер и что она была на его похоронах?

— Да, — ответил отец, — знал. Лиззи вспомнила о нем впервые за много лет… Я пошел на кладбище вместе с ней. Церемония была скромной. — Он поежился. — Джорджа Холлоуэя похоронили там же, в деревне, рядом с женой, хоть Лиззи этого и не хотела, в церковном дворике. Стряпчий напомнил ей о доме, но поначалу она не хотела туда ехать, не хотела на него даже смотреть…

— А ты знал, что она наняла Мерка, для того чтобы он нашел Фиби? Он занимался поисками три года. Прости, пап, за все эти вопросы, но на меня обрушилось столько информации, и я пытаюсь в ней разобраться.