Приём в ратуше закончился резко и безо всякого влияния организовавших его лиц. Послание Сестёр, услышанное сразу тремя Голосами, поставило точку там, где не успело «Непрерывное покаяние». Сразу после этого ослабевших от прямой связи с богинями одарённых отнесли в покои, где с ними без малого четверо суток возились Длани Хараны. Мерини страдала от головной боли и открыть глаз не могла, не пустив слезу, Вакку никак не мог насытиться воздухом, словно тонул, стоя на земле, а Лория жаловалась на боли в руках и неспособность согнуть пальцы. Что ни говори, а дорогую плату берут богини за свои подарки, лишний раз напоминая, что власть, данная в пользование, — не то, что можно бездумно пускать на собственные прихоти и эгоистичные амбиции.

Сказать, что Варин Раслинг не любил общаться с одарёнными, будет неправильно. Он прекрасно понимал все выгоды от диалога с ними, но вот что считал делом хлопотным и проблемным — верно.

Вопрос служения Сёстрам рано повзрослевший король решил для себя лет в двенадцать. Своего деда он не помнил — тот умер, когда ему был всего год, но знал от отца, что тот искренне верил, что гнев Сестёр — выдумка одарённых. Человек, начавший войну с эйуна, начал преступать Их заветы очень рано и, увидев, что немедленной кары за самые ужасные грехи не наступает, почувствовал себя безнаказанным. Его вера в то, что богини не спросят с него за поступки, была столь велика, что с каждым годом бесчеловечность последних росла и окончилась только с его смертью. Варину рассказывали, что его дед в открытую поносил тех, кто сотворил мир, и при каждом своём действии не забывал указывать придворным и приближённым: «Вот что я делаю, а наказания всё нет. Чего вы боитесь, суеверные дураки?!» «Дураков» меньше не становилось, и отец Варина, имея такое окружение, вырос с нежеланием переступать некой незримой черты совести, которая у него была. Что не мешало ему тяжёлой рукой воспитывать детей, срываться на окружение, поддаваться эмоциям, вынося приговор, и принимать массу невзвешенных решений. Но кровавых расправ в тех количествах, что чинил его отец, он уже не устраивал.

Варин Раслинг с раннего детства многое видел в отце и слышал о деде. Он был спокойным ребёнком, и до поры до времени все были уверены, что он только и умеет, что слушаться старших. Меж тем он рос, впитывая в себя всё, что происходило вокруг, делая свои выводы, и понимал только одно: что не хочет быть в этом замешанным. В двенадцать лет он впервые совершил поступок против воли отца и по собственному желанию.

В те годы они с бароном Биретом, его молочным братом и сыном ближайшего сподвижника отца, учились военному делу в лагере для отпрысков знатных родителей. Однажды они взяли архи и одни отправились в Каро-Эль-Тан, который находился неподалёку. Их наставники так боялись гнева короля, что никому не сообщили, что единственный наследник престола с лучшим другом изволили пропасть посреди ночи. Когда пропавшие вернулись, их, конечно же, выдрали, как полагалось, за побег и за то, что пол-лагеря не спало добрых две седмицы, разыскивая их по округе. Но опасаясь за свои шеи, учителя и надзиратели инцидент замолчали.

И никто из наставников так и не смог выпытать у беглецов, куда они пропадали и зачем. Сказать по совести, ни король, ни его будущий фаворит даже под пыткой не согласились бы рассказать, что им довелось пережить. Когда они переступили барьер в Заповедном лесу и взошли на порог Колыбели, то поначалу их глазам предстали статуи, производившие жуткое впечатление. Они пытались с ними разговаривать, пробовали молиться, чего никогда не делали ранее, — это не поощрялось их отцами. Не добившись хоть какого-нибудь отклика, они решили заночевать прямо там, в храме. Сидя у костра в абсолютной тишине, они терзались разбитыми надеждами, потому что в глубине души надеялись на чудо и явное подтверждение того, что путь их отцов — неправильный.

Ночью им снились кошмары. Любой проходящий мимо бежал бы прочь от криков двух мальчишек, которые были бы счастливы проснуться, но, на их беду, были погружены в сон, который прервал только первый луч взошедшей Лару. Юный принц очнулся и понял, что его голова лежит у кого-то на коленях. Он поднялся и отшатнулся при виде богинь, сидевших прямо на траве вокруг них.

Сейчас, когда Варину Раслингу уже скоро стукнет пятьдесят, он с трудом вспоминал, что именно говорили им тогда богини. Время было милосердно и притупило тот стыд и страх, что они испытали, стоя лицом к лицу с существами, силу которых можно было ощутить в воздухе пальцами. Вместо слов и видений, память сохранила лишь впечатления. Он помнил ярость Фирры, глубокий голос Илаэры, ласковую руку Хараны, наставляющую не причинять излишней боли… И самое чёткое воспоминание — картинки, показанные ему Маярой, хозяйкой смерти, во сне. Он помнил, что стало с его дедом в Её Чертоге. Возможно, такая избирательная память — воля самих Сестёр. Ведь запомни они всё, что увидели, в деталях, и свой груз волочить бы не смогли.

С того случая Варин понял одну простую истину — ему суждено быть королём, иметь власть и выполнять уготованный по праву рождения долг, но ему никогда не быть богом на земле, как мечтал его дед. Это место уже занято, и когда-нибудь ему придётся самому предстать перед судом и ответить за все дела, как сейчас отвечает каждый из его подданных перед ним.

Едва взойдя на престол, новый Раслинг начал с того, что вернул одарённым все привилегии, отобранные у них в прошлые годы, восстановил былую славу Собору Карража, вложил многие средства в новые исследования и, в конечном итоге, провёл реформу в армии, найдя одарённым место в её среде. Его войска внушали уважительный трепет соседям. Было ли всё ровно и гладко? Конечно, нет!

Главной проблемной точкой был характер благословлённых Сёстрами людей. Это не фокусники на ярмарке. Это те, в ком дар и голос богов! Блаженные, чья привязанность к своим возможностям делала из них, с одной стороны, строгих последователей божественных писаний, а с другой — наделяла характером детей, которые готовы были всё забыть при виде нового волшебства или способа его использования. Это причиняло хлопоты ему, его советникам и военным командирам.

Взять хотя бы тех же последователей Хараны. Их встречали как родных в любом подразделении, куда они приходили избавлять от боли и спасать от смерти. И они же роняли моральный дух этого подразделения, открыто выражая