Мне не хотелось ничего говорить в особняке до тех пор, покане придет приказ. Но один случай вынудил меня к этому. Экономка уже давноговорила со мной как-то очень странно. Вчера ни с того ни с сего она сказала:

— Дочь моя, с каждым днем я люблю тебя все больше ибольше. И не только я одна, все мы… Ферхундэ и Сабахат — девушки молодые, ноони не украшают дом. После твоего приезда все стало по-иному. У тебя чудесныйхарактер: со знатными ты держишься как знатная, с людьми маленькими — какмаленькая…

Я не придавала никакого значения этой болтовне, считая, чтоэкономка просто говорит со мной как с коллегой. Но вечером в тот же день стараяженщина вдруг разоткровенничалась.

— Дочь моя, — сказала она, — как бы намсделать, чтобы ты покрепче привязалась к этому дому? У меня есть кое-какиепланы… Только смотри не подумай чего-нибудь… Клянусь аллахом, со мной об этомникто ничего не говорил…

Мне было ясно: экономка действовала по чьей-то указке. Но яне подала виду. Видимо, женщина стеснялась говорить напрямик и начала издалека:

— Наш бей-эфенди не такой уж старый человек. Я знаю егос детства. Он не красавец, но представительный, богатый, да и характер у негонеплохой… Без хозяйки дому придется худо. Не сегодня-завтра Ферхундэ и Сабахатвыйдут замуж… Не дай аллах, попадется какой-нибудь ублюдок, — плохо намбудет. Феридэ-ханым, девушка может выйти замуж за молодого человека сзакрученными усиками, но такого богатого она не найдет. Ах, если б мы нашли длянашего бея подходящую девушку! Что скажешь, дочь моя?

Я помолчала и только горько улыбнулась. Мне всегда казалось,что Решит-бей-зфенди относится ко мне с уважением, придает большое значениемоим занятиям с девочками. Он мог часами шутить с нами, играть в мяч. Ивыходит, все это… Мне вспомнились слова секретаря отдела образования: «Если быРешит-бей захотел, вас непременно назначили бы учительницей французского языка.Очевидно, у него какие-то свои планы».

Несколько лет назад подобный разговор возмутил бы меня. Нотеперь я только сказала как можно равнодушнее:

— Мы могли бы стать с вами свахами и найти Решиту-беюхорошую невесту. Но жаль, что я на днях уезжаю в Кушадасы. Через несколько месяцевтуда приедет мой жених, и мы отпразднуем свадьбу. Да пошлет вам аллах покой,моя дорогая… Хочу пораньше лечь… — и прошла мимо ошеломленной экономки к себе вкомнату.

Еще в Измире, перед тем как ехать в Кушадасы, я без концарадовалась и

говорила сама себе: «Кушадасы!.. Это так похоже на моеимя!..[97] Там я обрету душевный покои и счастье, которое ищу уже стольковремени».

Предчувствие не обмануло меня. Я полюбила Кушадасы. И не зато, что это красивое местечко. Нет, Кушадасы не оказался, как я мечтала,экзотическим островом, где мы с Мунисэ, этим рыжим попугаем, будем жить мирно иодиноко, как Робинзон Крузо, не думайте, что мне здесь очень спокойно! Вовсенет. Напротив, работать приходится больше, чем где бы то ни было. Так почемуже? — спросите вы. Ответ немного смешной. Но что поделаешь, если этоправда! Я люблю Кушадасы как раз за его неблагоустроенность инепривлекательность. Мне кажется, что природа, желая причинить человеку тайныедушевные страдания, создала не только красивые лица, но также и красивыегорода, красивые моря…

Когда я месяц тому назад приехала в этот город и явилась вшколу, старшая учительница, женщина лет пятидесяти, посадила меня перед собой исказала:

— Дочь моя, в течение трех месяцев я потеряла двоихсыновей, отдала их черной земле. Это были такие крепкие ребята!.. Глаза мои несмотрят на этот мир. Тебя прислали к нам на должность второй учительницы. Тымолода и, по-моему, образованна. Передаю школу тебе. Руководи ею как знаешь. Унас есть еще две учительницы, две старухи… От них толку мало.

Я обещала работать, не жалея сил, и сдержала слово.

Вчера старшая учительница сказала мне:

— Феридэ-ханым, дочь моя, не знаю, как тебяблагодарить. Ты трудишься в десять раз больше, чем обещала. За месяц наша школапреобразилась! Детей просто не узнаешь, расцвели, словно бутоны. Да наградиттебя аллах. Все тебя полюбили, начиная от малышей и кончая сослуживцами. Я и тоиногда забываю свое горе и начинаю смеяться вместе с тобой.

Бедная женщина очень довольна и думает, что я работаю толькопотому, что ей этого хочется. Трудиться, отдавать себя целиком другим — как эточудесно! Чалыкушу стала совсем прежней Чалыкушу. Не осталось ни тягостнойусталости, ни бунтарских протестов. Все прошло, как быстрое облако, затянувшеена минуту яркое солнце.

Мне уже не страшно, когда я думаю, что всю жизнь придетсяпринести в жертву ради счастья чужих детей. Я отдала своим ученикам всю любовь,которая предназначалась тому, кого убили в моем сердце однажды осенним вечером,два года назад.

Вот уже несколько дней у всех не сходит с уст слово «война».Так как все мои мысли поглощены школой, я сначала не обращала на это внимания.Но

сегодня в городке настоящий переполох: объявлена война[98].

Полмесяца, как идет война. Каждый день в местный госпитальприбывают раненые. Моя школа в трауре. Почти у каждого ученика кто-нибудь вармии, или отец, или брат. Бедные ребята, конечно, не понимают по-настоящемувсего ужаса происходящего, но, как взрослые, сделались тихими, грустными.

Какая неприятность, господи, какая неприятность! Сегодня поприказу командования школу заняли под временный госпиталь. Пусть делают, чтохотят. Мне все равно. Но чем я буду заниматься, пока школу не откроют вновь?Как буду проводить время?

Сегодня пошла в школу за книгами. Там такая неразбериха,что, кажется, потеряй человек не книгу, а самого себя, — и то не найдет.

Какая-то сестра милосердия сказала:

— Давайте спросим у главного врача. Он, кажется, убралнесколько книг… — и распахнула одну из дверей.

Комната была сплошь уставлена пузырьками, склянками,аптекарскими ящичками, на столах лежали груды бинтов. Было очень шумно. Главныйврач, сбросив с себя китель и засучив рукава, наводил порядок. Он стоял к намспиной; я увидела только его шею и седые волосы. В такой обстановке былонеудобно заводить разговор о книгах.