— Действительно, неприятная история, — ответилпожилой. — Ихсан не такой уж задира. Не понимаю, как это могло случиться.Ты знаешь подробности?

— Я все видел своими глазами. Вчера мы сидели в казино.Бурханеддин-бей играл на бильярде. Вошел Ихсан, отозвал майора в сторону иначал ему что-то говорить. Сначала они разговаривали мирно. Не знаю, что потомпроизошло, только вижу, Ихсан-бей сделал шаг назад и залепил Бурханеддинуоплеуху. Майор схватился за кобуру. Но Ихсан раньше выхватил револьвер. Если бына них сразу не кинулось несколько человек, непременно пролилась бы кровь.Завтра Ихсан предстанет перед военным трибуналом.

— Сделай это кто-нибудь из нас, плохо бы ему пришлось.Кажется, Ихсан

— родственник паши?

— Он и племянник и молочный сын его жены.

— Отделается небольшим наказанием. Но Бурханеддинудосталось по заслугам. А то он совсем распустился…

— Интересно, из-за чего повздорили?

— Оба говорят: ссора на политической почве. Ох, немогут избавить армию от политики…

— А я думаю, тут опять замешана женщина, клянусьаллахом. Будто мы не знаем Бурханеддина…

Офицеры, переговариваясь, отошли.

Теперь я понимаю, от кого был букет роз, который передотплытием принес мне в каюту старый лодочник.

Ихсан-бей, я, наверное, никогда больше не встречу вас. Аесли и встречу, мне придется сделать вид, будто мы незнакомы. Но я до самойсмерти не забуду, что в день, когда вы готовились предстать перед военнымсудом, вы опять вспомнили обо мне. Вы велели скрыть, от кого цветы. Это говорито тонкости вашей души. Я сохраню в своем дневнике маленький лепесток, а всердце — память о вас, чистом, благородном человеке.

На палубе долговязый пассажир продолжает насвистыватьгрустные песенки. Я высунула голову в открытый иллюминатор. Над моремначинается прозрачный рассвет. Кажется, он, словно пар, поднимается из воды.

Чалыкушу, ложись спать. Ночь и усталость наливают свинцомтвои веки. Зачем тебе нужен рассвет? Рассвет — это время, когда «желтые цветы»,насытившись сном и любовью, где-то далеко-далеко открывают свои счастливыеглаза.

Вот уже около трех месяцев я в Измире. Дела идут неважно.Осталась последняя надежда. Если я завтра потеряю и ее, не знаю, что со мнойбудет. Об этом даже страшно подумать. Старший секретарь, к которому у меня былорекомендательное письмо от мюдюре-ханым, заболел за месяц до моего приезда и наполгода уехал отдыхать в Стамбул. Волей-неволей мне пришлось самой идти кзаведующему отделом образования. И как вы думаете, кого я увидела? Того самогонеповоротливого «короля лентяев» из Б…, который все время дремал за своимстолом, а с клиентами разговаривал, словно бредил. Разумеется, его сонныеглаза, созданные природой больше для того, чтобы спать, чем смотреть напосетителей, меня не узнали.

— Загляните через несколько дней… Посмотрим, что-нибудьпридумаем…

Мне было известно: на языке этого сони несколько днейозначали несколько месяцев. Так и случилось.

Сегодня я опять зашла в отдел. Заведующий проявил некоторуюлюбезность и сказал своим ласковым, нежным голосом:

— Дочь моя, в двух часах езды отсюда есть волостнаяшкола. Вода, воздух там замечательные, природа чудесная…

Эта речь была копией той, которую заведующий произнес,посылая меня в Зейнилер.

Я не удержалась и залилась смехом:

— Не утомляйте себя, бей-эфенди, я могу продолжитьдальше… Руководство, приложив много стараний и затратив много средств, создалотам новую школу. Только она нуждается в таком молодом, энергичном,самоотверженном педагоге, как я… Не так ли? Мерси, бей-эфенди. Я познала вашудоброту еще в Б…, когда вы посылали меня в Зейнилер.

Конечно, говоря так, я была уверена, что заведующий меняпросто прогонит. Но, к моему великому удивлению, он даже не рассердился, анапротив, расхохотался и затем произнес философским тоном:

— Обязанность руководителя. Что поделаешь, дочь моя? Тыне поедешь, он не поедет, кто же тогда поедет?

Посетителей в отделе образования всегда было хоть отбавляй.Неожиданно из угла раздался хриплый голос:

— Какая крошка! Ну прямо ореховый червячок!

Ореховый червячок?! Меня и без того извели прозвищами:Шелкопряд, Гюльбешекер… Только Орехового червячка недоставало. Я вспыхнула,резко обернулась. Наконец-то мне удалось поймать одного из этих негодников,которые награждают меня разными прозвищами, то «сладкими», то «червивыми». Мнехотелось дать этому господину хороший урок, рассчитаться сполна, за всех. Но яне успела, мой обидчик уже повелительно говорил заведующему:

— Дай этой маленькой барышне все, что она хочет. Неогорчай девочку.

— Как изволите приказать, Решит-бей-эфенди… —почтительно ответил заведующий. — Но на сегодня у нас действительно нетсвободных мест. Вот только в рушдие есть одна вакансия для учительницыфранцузского языка. Конечно, это не подходит ханым…

— Почему же, эфендим? — возразила я. — Вашапокорная слуга преподавала французский язык в женском педагогическом училище Б…

— Да… — промямлил неопределенно заведующий. — Номы объявили конкурс. Завтра экзамен…

— Отлично, — сказал Решит-бей, — пусть ибарышня примет участие в конкурсе. Что тут особенного? Я тоже приду на экзамен,если аллаху будет угодно. Только смотри, не начни экзаменовать без меня.

Очевидно, этот Решит-бей был важной персоной. Но, господи,как он был безобразен! Глядя на его страшное лицо, я до боли закусывала губы,чтобы не расхохотаться. Люди бывают или смуглыми, или бледнолицыми. Но нафизиономии этого бея-эфенди имелись все цвета и оттенки, начиная от нездоровойбелизны только что затянувшихся ран, кончая неприятной угольной чернотой. Этобыл такой грязновато-смуглый цвет, что казалось удивительным, как остаетсячистым воротничок. Можно подумать, кто-то шутки ради вымазал руку в саже, апотом вытер о щеки Решита-бея. У него были глазки павиана, посаженные оченьблизко друг к другу; веки без ресниц — красные, точно рана; странный нос,который через седые усы спускался до нижней губы. А щеки! Это что-топоразительное! Они свешивались по обе стороны лица, как у обезьян, когда онинабивают рот орехами.

Однако мне везет. Если говорить откровенно, несколько словРешита-бея оказали мне большую услугу. Очевидно природа, создавая лицо этогобея-эфенди, увидела, что она слишком переборщила, и решила компенсироватьнесправедливость, одарив его добрым сердцем.

По-моему, красота души во много раз прекраснее красотывнешней.