Но сейчас все было иначе.

Что мог представлять из себя человек, проживший больше двух обычных жизней? Хуже того – человек, взрослый опыт которого составлял вчетверо или впятеро больше, чем у самого Форда? Слейтон Форд знал, что сам он не раз менял свое мнение по мере взросления; он знал, что мальчишка, которым он когда-то был, или даже способный юноша, которым он тоже был, не имеет ничего общего со зрелым человеком, которым он стал. Так каков же он, этот Барстоу? Вероятно, самый способный и самый хитроумный из людей, обладающий намного большим опытом, чем Форд. Что вообще можно было предполагать о его оценках, намерениях, образе мышления, возможных ресурсах?

Форд не сомневался только в одном: он вовсе не намеревался продать остров Манхэттен за двадцать четыре доллара и ящик виски, точно так же как не собирался продавать человеческое право первородства за чечевичную похлебку.

Он пристально разглядывал появившееся на экране его видеофона лицо Барстоу. Приятное лицо, в котором чувствовалась сила… вряд ли имело смысл пытаться запугать этого человека. И человек этот выглядел молодо – даже моложе, чем сам Форд! Подсознательно возникший в мозгу администратора образ его собственного строгого и неумолимого деда исчез, и напряжение спало.

– Вы гражданин Заккер Барстоу? – спокойно спросил он.

– Да, господин администратор.

– Вы глава Семейств Говарда?

– В настоящее время я старший поверенный Фонда наших Семейств. Но я скорее отвечаю за своих собратьев, чем имею над ними власть.

Форд небрежно махнул рукой:

– В любом случае вы занимаете руководящий пост. Я не могу вести переговоры с сотней тысяч человек.

Барстоу даже не моргнул, проигнорировав внезапное признание администратора, что тому известна истинная численность Семейств. Он уже пережил первое потрясение, узнав, что местонахождение штаб-квартиры Семейств больше не является тайной и, что еще больше его встревожило, администратору было известно, как подключиться к их закрытой системе связи. Это лишь доказывало, что один или несколько семьян схвачены и их заставили говорить.

Так что теперь практически не оставалось сомнений, что властям уже известны все существенные факты насчет Семейств. Соответственно, пытаться блефовать не имело смысла – как и добровольно предоставлять какую-либо информацию; возможно, пока что власти знали не все.

– Что вы хотели бы со мной обсудить, сэр? – невозмутимо спросил Барстоу.

– Политику Администрации в отношении ваших сородичей. Ваше благополучие и благополучие ваших родственников.

– Что тут обсуждать? – пожал плечами Барстоу. – Ковенант отброшен в сторону, и вам дана власть поступать с нами так, как вам захочется, чтобы выбить из нас секрет, которого у нас на самом деле нет. Что нам остается, кроме как молить о пощаде?

– Перестаньте! – раздраженно махнул рукой администратор. – К чему эта пикировка? У нас проблема – у вас и у меня. Давайте открыто ее обсудим и попытаемся найти решение. Хорошо?

– Да, мне бы этого хотелось, – медленно ответил Барстоу, – и, полагаю, вам тоже. Но проблема основана на ложном предположении, будто мы, Семейства Говарда, знаем, как продлить человеческую жизнь. Это не так.

– Допустим, я скажу вам: мне известно, что никакого секрета нет.

– Гм… хотелось бы вам верить. Но как это соотносится с преследованием моих людей? Вы охотитесь на нас, словно на крыс.

Форд криво усмехнулся:

– Есть очень старая история про одного богослова, которого попросили соотнести доктрину Божьей милости с доктриной истребления младенцев. «Всемогущий, – объяснил он, – считает необходимым публично совершать поступки, которые Он в душе осуждает».

– Мне понятна ваша аналогия, – невольно улыбнулся Барстоу. – Это действительно имеет отношение к делу?

– Думаю, да.

– То есть вы позвали меня лишь затем, чтобы принести извинения от лица палача?

– Нет. Надеюсь, что нет. Вы в курсе текущей политики? Наверняка да – этого требует положение, которое вы занимаете.

Барстоу кивнул, и Форд детально все объяснил.

Правление Форда было самым долгим со времени подписания Ковенанта; он пережил четыре Совета. И тем не менее власть его теперь настолько пошатнулась, что он не мог рисковать, поставив на голосование вопрос о доверии к себе – и уж точно не в связи с проблемой Семейств Говарда. По данному вопросу номинальное большинство, к которому он принадлежал, уже являлось меньшинством. Если бы Форд отверг последнее решение Совета, вынудив его поставить вопрос о доверии, он бы лишился должности и администратором стал бы нынешний лидер меньшинства.

– Понимаете? Я могу либо остаться на своей должности и пытаться справиться с проблемой, будучи ограниченным директивой Совета, с которой я не согласен… или подать в отставку, и пусть этим занимается мой преемник.

– Надеюсь, вы не спрашиваете моего мнения?

– Нет, вовсе нет! Я уже принял решение. Решение Совета будет исполнено в любом случае – либо мной, либо господином Вэннингом, – так что остается лишь вопрос: могу я рассчитывать на вашу помощь или нет?

Барстоу поколебался, мысленно прокручивая в голове политическую карьеру Форда. Ранние годы Форда на посту администратора стали почти золотым веком управления государственными делами. Будучи человеком умным и практичным, Форд превратил в работающие правила принципы человеческой свободы, изложенные Новаком в тексте Ковенанта. То был период доброжелательности, процветания и развития цивилизации, и процесс этот казался постоянным и необратимым.

И тем не менее наступил регресс, причины которого Барстоу понимал не хуже Форда. Когда внимание граждан сосредоточено на одной проблеме за счет всех остальных, неизбежно появляются прохвосты и демагоги, тщеславные всадники на белом коне. Семейства Говарда, сами того не сознавая, стали причиной кризиса общественной морали, от которого они теперь страдали, – и все из-за того, что много лет назад они позволили короткоживущим узнать об их существовании. То, что никакого «секрета» на самом деле не было, не имело значения – хватило всего лишь слухов, разлагающе повлиявших на общество.

Форд, по крайней мере, понимал, какова ситуация на самом деле…

– Мы поможем, – внезапно ответил Барстоу.

– Хорошо. Что вы предлагаете?

Барстоу задумчиво пожевал губами:

– Есть какой-нибудь способ приостановить эти решительные меры, которые сами по себе являются нарушением Ковенанта?

– Слишком поздно, – покачал головой Форд.

– Даже если вы выступите перед общественностью и объявите гражданам, что вы знали…

– Я лишусь должности прежде, чем успею выступить с речью, – прервал его Форд. – К тому же никто мне не поверит. Кроме того – поймите меня правильно, Заккер Барстоу, – независимо от моей личной симпатии к вам и вашим людям, я бы так не поступил, даже если бы мог. Вся эта проблема подобна раку, который пожирает жизненно важные органы нашего общества, и ее нужно решить. Да, я действовал не по своей воле… но пути назад нет. Решение должно быть найдено так или иначе.