– Ну, раньше я так чувствовал себя перед тобой, так что мы просто поменялись ролями.

– Я никогда себе ничего подобного не позволяла.

– А тебе и не надо было, достаточно было улыбнуться и пальчиком поманить. Что ты часто и проделывала.

– Четыре года прошло. Ты же не любишь меня больше, у тебя девушка. Новая богатая жизнь. Ну что ты ко мне убогой пристал как банный лист? Хочешь растоптать? Отомстить за то, что на чувства твои не ответила? – Лицо Ады заливает краской и сбивается дыхание.

– Ты спать собиралась, – присаживаюсь на стул недалеко от кровати.

– Я с тобой в одном помещении спать не буду.

– Ада, я может и маньяк, но трахать тебя спящую точно не буду. Подожду, пока ты будешь в сознании и сама попросишь.

– Не попрошу, – она зло отворачивается к тумбочке и вытаскивает свое снотворно, демонстративно глотает две таблетки и забирается в постель прямо в халате, – чтобы завтра тебя здесь не было.

– Конечно.

Зря я вчера легла спать в халате, жарко как в печке сейчас. Но это все Мирон виноват, раздеваться перед ним не хотелось. Вот зачем он испытывает мое терпение?

Сволочь!

Дразнит, соблазняет и все ради спортивного интереса.

Открываю глаза и натыкаюсь на его лицо. Быть того не может. Во все глаза рассматриваю спящего в моей кровати наглого мужика и про себя матерюсь девятиэтажным столбовым матом.

Заглядываю под одеяло, на мне из одежды только тонкая майка и трусы. На нем только трусы. Раздел, под одеяло ко мне залез, утренним стояком об меня трется.

– Доброе утро, – Мирон прижимает меня к себе еще крепче.

– Ты меня раздел и ты в трусах у меня в постели, – голос сам начинает повышаться, – ты совсем сдурел, Мирон!

– Было поздно ехать домой, так что я решил остаться.

– Я с тобой спать не буду.

– Уже.

– Трахаться не буду, – цежу сквозь зубы и бегаю глазами по его расслабленному, еще спящему лицу.

– Зря, – он открывает свои зеленые глаза, от которых у меня всегда йокало в груди и облизывает губы, – тебе бы понравилось.

Шевелюсь и боль пронзает все тело. Сильно жмурюсь и утыкаюсь Мирону в грудь:

– Принеси таблетки, они в ванной.

– Сейчас, – Мирон мгновенно исчезает и возвращается с пузырьком.

Спасибо, что ничего не спрашивает и не отпускает своих идиотских шуточек. Наверное, проникся моими «наркоманскими» буднями. Ломка, зависимость и все такое.

Забрасываю три капсулы в рот и запиваю им же принесенной водой:

– Полежу немного.

– Хорошо, я закажу доставку. В ваш жуткий райончик она же ездит?

– Не все здесь так плохо, Мирон, – натягиваю на себя одеяло с головой, – боюсь где-нибудь на Рублевке можно и пострашнее психов встретить, например, тебя.

– Очень смешно, – по голосу слышу, как он улыбается. – Что я еще могу для тебя сделать? – присаживается совсем рядом.

– Обними, – я слишком слаба сейчас, чтобы с ним бороться. И еще мне хочется тепла человеческого тела, его тепла.

– Легко, – Мирон забирается обратно под одеяло и прижимает меня к своему боку.

Слышу, как бешено колотится его сердце и я начинаю тихонько водить по груди ладонью, чтобы немного успокоить. Неужели так из-за меня разволновался?

– У меня сегодня нет сил ругаться, – выдыхаю тихонько Мирону в шею.

– Не будем, – он легко целует меня в волосы, – давай, сегодня будет день согласия.

– На что согласия? – замираю в его руках.

– Ну если захочешь и на это тоже.

– Как я устала с тобой бороться, Мирон, если бы ты знал, – вырываюсь из его объятий и сажусь на кровати.

– И не надо, – он демонстративно отбрасывает одеяло, – ты только посмотри, что тебя ждет.

Хорош. Черт! Подтянутый, атлетичный с шикарным стояком в трусах.

– Боже, прикройся, я же ослепну от такой красоты, – прикрываю глаза ладонями и от души хохочу.

Этот день последний, так что нужно взять от него все. На нервах я беспечно съела почти весь пузырек. А может это боли, которые настигали неожиданно и заставляли тянуться к обезболивающему? Наверное, так и должно быть. Под конец сложнее всего.

Зато Мирон настоящий подарок и стоит непрожитой недели, которая была бы проведена в бессмысленном плутании по паркам и скверам, медитации и попытке не сожалеть ни о чем.

– Я хочу есть, чтобы ты свозил меня в парк развлечений и если мне понравится, то, возможно, я даже потрогаю твой рычаг переключения передач.

– Член, Ада, – Мирон проводит по своему стояку рукой, – ты после какого мужика по счету такая скромная стала?

– Тебе реально интересно сколько их было?

– А ты скажешь?

– Если хочешь.

– Хочу.

– Девятнадцать.

– Ада, ну так ты обязана переспать со мной теперь, чтобы счет был ровным.

– Черт, Мирон. Ты точно псих. А как же это ваше мужское, я с помойкой спать не буду?

– Поскольку я почти всех их знал лично, а с половиной дружил, могу тебе сказать, выбирать ты умела. И трахать тебя будет не стыдно.

– Ну спасибо, – поднимаюсь на ноги.

– Не переживай, Ада. Ты когда уехала, я полгорода перетрахал.

– Отлично, раз мы уже померились кто и сколько трахал, может, поедим? – киваю ему на дверь, в которую звонят.

– Давай, если не занимаемся сексом, то действительно хотя бы поедим, – Мирон поднимается и направляется к двери прямо в трусах.

– Надеюсь, доставщик не девушка, а то откачивать ее не хотелось бы.

– Парень, – Мирон возвращается и ставит на стол пакеты с едой, – но пялился все равно. Ты серьезно насчет парка развлечений?

– Да, сто лет там не была и в последнее время все так скучно и однообразно.

– Не считая встречи со мной.

– Ох, ты же наверняка был ниспослан мне сверху, чтобы я не утонула в этой пучине отчаяния и бедности.

– Так и есть, – Мирон садится за стол прямо в трусах и вытаскивает из пакетов коробки, – блинчики, омлет или творожная запеканка?

– Запеканка. Она с изюмом?

– Да, – он протягивает мне коробку, – ты же не чувствуешь вкуса.

– Но я вижу еду и помню вкус. Не то же самое, но хоть что-то.

Сегодня больше никаких сожалений, никаких ссор и разборок. Есть я, есть Мирон и есть здесь и сейчас.

Ада сегодня совсем другая.