Крестьянин оглянулся на оклик.

– Спасибо тебе, Ульдиссиан.

Покрывшись румянцем, крестьянин шагнул за порог, и, несмотря на изрядную дородность, бесшумно спустился вниз. У подножия лестницы он приостановился и бросил взгляд в общий зал. Все, кого ему удалось разглядеть, держались как ни в чем не бывало, а это значило, что вести о трупе ушей их, спасибо сдержанности Ахилия, еще не достигли. Вскоре Серам будет здорово потрясен: последнее убийство в деревне случилось больше четырех лет тому назад, когда старый Ароний, изрядно «под мухой», повздорил с подвыпившим пасынком, Геммелем, из-за прав на земельные угодья, и вышел из схватки победителем. Едва протрезвившись, Ароний признал за собою вину и был увезен на телеге в большой город, расплачиваться за содеянное по совести и по закону.

Однако кровавая расправа, свидетелем коей сделался Ульдиссиан, была учинена вовсе не с пьяных глаз. Это, скорее, напоминало работу какого-нибудь безумца либо злодея, причем наверняка пришлого – скажем, разбойника, проходящего через окрестные земли.

С каждым шагом убеждаясь в верности этой догадки все крепче, Ульдиссиан поклялся завести о ней речь в разговоре со старостой и командиром стражи. Серамцы с радостью вызовутся прочесать окрестности в поисках этого ублюдка, и на сей раз с преступлением разберутся здесь, на месте: добрая прочная веревка завершит дело, как подобает. Большего такой зверюга не заслужил.

Отворив заднюю дверь, он тихо выскользнул наружу…

– Вот он! Вот человек, о котором я говорил!

От неожиданности Ульдиссиан отпрянул назад, замер в дверном проеме. Перед ним стоял Тиберий – быкоподобный здоровяк, с которым крестьянин частенько боролся в дни ярмарок и чаще проигрывал, чем побеждал, а с ним – седоволосый, похожий на лиса Дорий, таращившийся на Ульдиссиана так, будто видел его впервые в жизни. За ними столпилась еще добрая дюжина человек, большей частью из стражников, но кроме того среди них обнаружился и Ахилий… и двое заезжих служителей Церкви. Тот, что постарше, слова эти и произнес, да еще обвиняюще ткнул в ошарашенного крестьянина пальцем.

Придя в себя, он перевел взгляд на охотника.

– Ты им все рассказал?

– Не разговаривай с ним, охотник, – вмешался Дорий, прежде чем Ахилий успел ответить. – Не время. До выяснения всех обстоятельств – рот на замок!

– Обстоятельства уже известны! – объявил посланник Церкви Трех. – Ты во всем и виноват! Твои же собственные слова тебя и изобличают! Покайся же – хотя бы ради спасения души!

Его спутница, юная девица, кивала в такт каждому слову. В эту минуту, указующий на крестьянина, обличитель отнюдь не казался ни мирным, ни праведным.

Сдержаться, не позволить отвращению к служителю Церкви взять верх над разумом, стоило Ульдиссиану немалых трудов. Если крестьянин верно понял этого человека, его только что обвинили в том самом убийстве, о котором он собирался сообщить властям!

– Я? Думаешь, это моя работа? Клянусь звездами, мне бы взять тебя, да…

– Ульдиссиан, – негромко, взволнованно пробормотал Ахилий.

Сын Диомеда взял себя в руки.

– Ахилий! – сказал он, повернувшись к лучнику. – Это же я сказал тебе, где искать тело! Ты и лицо мое видел, и…

Тут он запнулся, не желая втягивать в разбирательство Лилию.

– И вообще всю жизнь меня знаешь! А ты, Дорий, с покойным отцом дружил! Так вот, могилой его поклянусь: я – не тот зверь в человеческом облике, что подло зарезал товарища этого пустоголового болтуна!

Ульдиссиан добавил бы и еще кое-что, но староста взмахом руки велел ему замолчать.

– Говорим мы, Ульдиссиан, сейчас не о нем, – сурово откликнулся Дорий. – Нет, речь о другом… хотя, может быть, нам и к этому вскоре нужно будет вернуться: в подобные совпадения я, знаешь ли, не верю.

– О другом? О каком еще «о другом»?

Капитан Тиберий щелкнул пальцами. Полдюжины человек – полдюжины человек, знакомых Ульдиссиану с детства – немедля двинулись вперед и обступили крестьянина со всех сторон.

– Дорий, – вмешался Ахилий, – без этого что же, никак? Это ж Ульдиссиан.

– При всем уважении к твоему ручательству, юный Ахилий, таков наш долг, – сказал староста, кивнув окружившим Ульдиссиана. – А ты, Ульдиссиан, не волнуйся: уверен, мы во всем разберемся. Но пока позволь уж нам поступать, как требует положение!

– Да за что же меня?..

– Как подозреваемого в человекоубийстве, – буркнул капитан Тиберий, поглаживая рукоять меча у пояса.

При оружии командира стражи Ульдиссиан, за все те годы, что знал его, видел всего несколько раз. Обычно меч он носил лишь по случаю упомянутых выше ярмарок и прочих торжеств.

Единственным исключением был день убийства Геммеля.

– Да я же говорю: не убивал я его товарища, не убивал! – взревел крестьянин, отчаянно замотав головой.

– Так речь и не о нем, – объявил Дорий, – а о другом человеке тех же занятий, отчего положение, юный Ульдиссиан, становится еще хуже. Убитым нашли посланника Собора Света, вот какие дела…

– Того самого, что…

Ульдиссиан осекся: в голове его все перемешалось.

«Но я же совсем недавно с ним разговаривал! Меньше часа назад, а может, и получаса с тех пор не прошло!»

Разговаривал… а в разговоре – угрожал ему, да еще при свидетелях…

– Ага, вижу, ты его помнишь. Да, юный Ульдиссиан, почтенный посланец Собора был найден с перерезанным горлом… а нож, в ране оставленный – твой!

На внутреннее убранство штаб-квартиры стражи Ульдиссиан никогда особого внимания не обращал. Сколько раз проходил мимо – не счесть, но под арест за выпивку либо драку в жизни не попадал, а потому и внутри побывать повода у него раньше не находилось.

Однако теперь он сидел под замком, за решеткой одной из двух комнат в дальнем углу здания. Чтобы попасть сюда, посетителям – и заключенным – требовалось миновать дощатую внутреннюю дверь и пройти небольшим коридором. Сидя в ближней из камер, Ульдиссиан чувствовал себя полностью отрезанным от всего мира. Стул, стол и кровать ему заменяла обшарпанная деревянная лавка. Провел он здесь уже четыре дня, в течение двух из которых хозяйство оставалось, можно сказать, без присмотра. Между тем посевы нуждались в прополке и поливе, за скотиной требовался уход!.. Да, обо всем этом обещал позаботиться Мендельн, но Ульдиссиан подозревал, что в одиночку младшему с хозяйством не справиться – особенно в тревоге за старшего брата. Мало этого: та, первая гроза, словно в насмешку, почти сразу же унялась, не учинив особого буйства, однако тучи застилали небо над Серамом до сих пор, заставляя опасаться, как бы за этой бурей не последовала еще одна, и, может быть, много сильнее. На первый раз ферме Ульдиссиана повезло, но второе ненастье вполне могло разорить хозяйство.