– Мы – здесь, – непреклонно оборвал его брат Микелий. – Их здесь нет. С ними мы побеседуем при первой же возможности… и с жестокосердным еретиком – тоже.

Услышав подобный эпитет в адрес Ульдиссиана, Серентия едва сдержала возглас возмущения. Что же такое наговорил мастеру-инквизитору гонец Дория? Похоже, брат Микелий не сомневается, будто настоящий убийца уже пойман…

– О святейший, – начала она.

Но брат Микелий в сопровождении четверки охранников уже проследовал мимо. Остальные из его отряда рассыпались веером, будто готовясь взять Серам приступом, и, положа руку на сердце, с виду казались вполне способными выиграть подобную битву, пусть даже значительно уступая противнику в числе.

– Сюда, – покорно сказал Ахилий.

На Серентию мастер-инквизитор внимания больше не обращал, но в то же время и не прогнал прочь, когда она двинулась следом. Больше всего дочери Кира хотелось помчаться к Ульдиссиану и предупредить его о приезде посланцев Собора, но прежде следовало поглядеть, что скажет или же сделает брат Микелий, пусть даже если Ахилий тоже увидит все собственными глазами.

Между тем из окрестных домов, полюбопытствовать, что происходит, потянулись наружу жители деревни, вероятно, встревоженные громким голосом мастера-инквизитора. Властной поступью шествуя к кладбищу, брат Микелий приветствовал их – кого взмахом руки, кого благочинным кивком.

Над головами зарокотал гром, но в остальном клонившийся к вечеру день казался необычайно спокойным. Странное дело: даже в воздухе – ни ветерка… Вошедшей на деревенское кладбище позади остальных, Серентии почудилось, будто вокруг в молчании столпились духи умерших.

Кладбищенские земли окружала осклизлая каменная ограда высотою по пояс. Там и сям в кладке зияли бреши, свидетельствовавшие о некоторой запущенности. Отыскать, где захоронены тела убитых, оказалось совсем не трудно, так как могилы их были не только самыми свежими, но и располагались в углу, вдали от остальных. Деревенские жители, ни слова о том друг дружке не говоря, надеялись, что чужаки погребены здесь лишь временно, что и Собор, и Церковь востребуют их тела, после чего Серам сможет со спокойной душой предать случившееся забвению.

Забудут об этом в деревне, или же нет, однако брат Микелий действительно намеревался что-то проделать с телом убитого служителя Собора. Оглядевшись, он указал на пару прислоненных к ограде лопат, и двое из его вооруженного сопровождения немедля направились за инструментом.

– Теперь ты нам более ни к чему, – сказал мастер-инквизитор Ахилию… а вместе с тем и пристроившейся за его спиною Серентии. – Далее дело касается только Собора.

Охотник благоразумно поклонился и отступил назад.

Деревянные столбики над могилами украшали резные символы орденов погребенных. Пренебрежительно хмыкнув в сторону символа Церкви Трех, брат Микелий шагнул ко второй могиле. Двое вооружившихся лопатами охранников следовали за ним по пятам.

Опустившись перед столбиком на колено, мастер-инквизитор коснулся рукою в перчатке вырезанного на нем символа, негромко забормотал что-то – должно быть, молитву, накрыл ладонью вершину могильного холмика…

И почти в тот же миг отдернул руку, точно из земли к нему устремился сонм ядовитых скорпионов.

Помрачнев пуще прежнего, брат Микелий вновь наклонился и снял с шеи цепочку, укрытую под одеяниями. На цепочке покачивался золотой медальон в виде лучистого солнца, а середину его украшал чистейшей воды самоцвет, ярко блестевший вопреки затянувшим все небо тучам.

Удерживая медальон над могилой, священнослужитель вновь что-то забормотал, и вновь, словно бы ужаснувшись, отпрянул прочь.

Гневно сверкнув глазами, брат Микелий повернулся к Ахилию и Серентии.

– Кто это сделал? Кто осмелился на такое кощунство?

Ахилий взглянул на Серентию, но она тоже терялась в догадках. Мастер-инквизитор выпрямился, расправил плечи и указал на могилу.

– Ты! Судя по одежде и этому луку, твое ремесло – охота!

– Так оно и есть.

– Значит, глаз у тебя наметан. Пусти его в дело! Подойди ближе и ответь, что здесь видишь!

Ахилий нехотя повиновался. Под бдительными взорами охранников инквизитора он подошел к могильному холмику.

– Смотри внимательно, – велел брат Микелий.

На глазах изумленной Серентии Ахилий, в точности так же, как мастер-инквизитор, опустился на колено и даже осторожно коснулся ладонью того же самого места.

И, в точности как брат Микелий, невольно отдернул руку от могильной земли.

Очевидно, иных подтверждений своим подозрениям священнослужителю в золотых ризах не требовалось.

– Да, вот и ты, охотник, то же самое видишь, не так ли?

Дочь Кира двинулась было вперед, однако закованный в кирасу охранник непринужденно преградил ей путь. В полном недоумении глядела она, как Ахилий медленно поднимается и поворачивается к мастеру-инквизитору.

– Возможно… мелкий зверь, о святейший. Серам, как-никак, окружен лесами, и…

– Это сделал не зверь, – едва ли не прошипел брат Микелий.

Мелькнувшие в голове подозрения касательно предмета их разговора заставили Серентию ахнуть. Брат Микелий тут же устремил гневный взор на нее.

– Кто это? – властно спросил он, как будто ей был известен ответ. – Кто это сделал?

– О святейший, – пролепетала Серентия, – я не понимаю…

Тут в дело вмешался Ахилий.

– Не может же она…

Но их протестов никто не пожелал даже слушать. Сверля обоих властным взглядом, мастер-инквизитор с силой рассек воздух ребром ладони.

– Повторяю в последний раз, коротко и без околичностей…

Охранники разом сдвинулись с мест, окружили обоих, будто преступников.

– Кто осквернил могилу и тело нашего злодейски убитого брата?

Уже не впервые с тех пор, как брата огульно обвинили в гибели миссионеров, у Мендельна жутко разболелась голова. Прислонившись к дереву, росшему в лесной чаще к северу от деревни, брат Ульдиссиана в надежде унять боль прижал ладонь к виску.

Но куда хуже невыносимой пульсирующей боли было другое: вот уже в третий раз он временно впал в беспамятство. Помнил лишь, как покинул ферму, чтоб повидать брата, а дальше… дальше – словно отрезало.

Ущипнув себя за переносицу, младший из сыновей Диомеда крепко зажмурил глаза. Может, хоть это облегчит страдания…

Все мысли из головы вмиг вытеснил образ пронзительно вопящего человека в долгополых одеждах.

Жалобно закряхтев, Мендельн отшатнулся от ствола дерева и огляделся. Сомнений быть не могло: то, что он видел, происходит в это самое время, прямо у него на глазах.