и это. И неописуемое Бессмертие, и провал в Неизвестное. Так надо. И закрыть этот провал невозможно.

Захаров, ошеломлённый, проснулся и встал.

…Немного спустя Никита Мраков обрёл то Вечное Счастье, которое искал, но Провал остался, как и поведал Голос.

— Так надо, Никита, — сказал ему Захаров. — Не бойся жить в двух разных измерениях.

Через два дня Мраков вышел на кухню и объявил соседям, что его обучение закончилось. И что он может теперь загадочно обучить других, кто захочет, бессмертной внутренней Жизни, тайному Благу и Счастью, которое не зависит от удач или неудач и ни от чего внешнего, что случается в земной жизни, потому что даже сама Смерть здесь не помеха.

Все чуть с ума не сошли от радости. Акимыч, Катя и Наталья пустились в невиданный пляс. Старушка Нежнова плакала, превращая свой плач в любовь к людям. Только Таня на всё это спокойно улыбалась: она и без Захарова, сама по себе, знала о тайном благе.

Восьмой этаж

ОМ 5, 2002 

Вадим Листов жил в огромном многоэтажном здании на окраине Москвы, но на двенадцатом этаже, в маленькой однокомнатной квартирке, один. Жил он чем Бог пошлёт, а точнее, полубогатые родственники. Любимым его занятием было спать. Спал он и днём, и ночью, и по утрам. Его полуневеста-полулюбовница Ниночка Лепетова допытывалась с отчаянием: мол, какие сны он видит?

Но Вадимушка отвечал однозначно:

— Только тебя и вижу. И луну. С меня хватит.

Несмотря на цветущую молодость (было ему лет двадцать пять), казался он диким в обращении, но осторожным по отношению к миру.

— Ну его, мир-то, — говорил он не раз Ниночке за чашкой кефира. — Добра от него не жди. Не туда мы попали, Нинок.

Ниночка обычно соглашалась: мол, не на той планете. Хотя о нашей планете она имела смутное представление. Ей нравился Вадимушка за душевность, простоту и дикость нравов (в квартире его действительно было дико) и за сны. Ниночка и сама была бы не прочь провести жизнь во снах, если бы не её относительная весёлость. А спать ей нравилось, потому что она не любила борьбу за существование. Существовать без борьбы ей помогал отец, папаша, одним словом.

И такими сонными паразитами пребывали они вместе уже два с лишним года.

— Пускай хоть не только цивилизации, но и миры вокруг нас меняются — нам-то что, правда, Нинуль? — говаривал Вадимушка перед сном.

И Ниночка со смешком уходила в сновидения.

Понятно, что долго так продолжаться не могло. «Мир неизбежно даст о себе знать», — уверял Вадима один философствующий старичок с двадцать первого этажа.

…Однажды Вадим, как обычно, вошёл в лифт и нажал кнопку. Но ошибся, и вместо первого лифт остановился на восьмом этаже. Неожиданно для себя Вадим вышел, и что-то нелепое и странное сразу вошло в душу. Этаж был, видимо, ещё не заселён, двери в по-видимому пустые квартиры были открыты, пахло краской, но чувство странности не оставляло Листова. Как будто на этом этаже отсутствовало всё человеческое. Сердце его даже заныло. И сразу из одной из квартир (их было всего четыре) вышел невзрачный человек. Он не спросил Вадима ни о чём, но Листов, однако, попросил его объяснить, что здесь происходит. Человечек неуверенно бормотнул, что весь этаж кем-то куплен и теперь-де ремонтируется, хотя никаких особенных следов труда Листов не заметил. Неожиданно для самого себя Вадим спонтанно пошёл прямо в квартиру, откуда вышел человечек. Вошёл и ахнул. В квартире этой было человек восемь, и семь из них просто бродили из стороны в сторону, а у окна неподвижно застыл в позе мёртвого убийцы огромный человечище с лохматой, словно у лешего, головой. Бродящие иногда останавливались около него, но так, что было непонятно, преклоняются ли они перед ним или просто замирают на месте. Только один из этих людей не останавливался и бродил сам по себе, но всё время хохотал, разевая широкую пасть-пропасть.

Хотя сам Вадимушка тоже замер у входа, взгляд его всё-таки приковался к фигуре человечища у окна.

Тем не менее на Листова никто не обратил внимания.

А Вадимушка всё вглядывался и вглядывался, точно прикованный, в глаза человечища. Тот смотрел в пол, но взгляд этот был таков, как будто вместо мира он видел бесконечную бездну, чёрную дыру, из которой источалось, однако, веселие.

«Ни одной женщины!» — тупо подумал Вадим и готов был заплакать.

— Ты подожди плакать-то, — раздался вдруг громовитый звук изо рта человечища. — У нас тут вместо женщины — бездна.

На это замечание тот, хохотавший, даже взвыл, а потом замолк и минуты через две обратился к человечищу:

— Саргун, не надо, не надо!

«Саргун» — так, видимо, звали человечище — кивнул головой.

Вадим в конце концов опомнился.

— Вы рабочие? — спросил он.

В ответ со всех сторон раздался такой хохот, что, казалось, рухнули стены, отделяющие видимый мир от невидимого. Хохотали все восемь, только Саргун молчал, думая свою думу.

Вадим почувствовал в уме кружение.

— А кто хозяин? — спросил он вдруг.

Все мгновенно замолкли. А хохотун посмотрел на Саргуна. Но тот был невозмутим и до того мракобесен, что Вадима стало мутить.

«Самое время идти назад» — подумал он.

Ноги, тяжёлые, как слоны, еле слушались, но на сей раз Вадим проявил настойчивость — настойчивость, рождённую страхом перед непонятным, и, пошатываясь, пошёл прочь к лифту.

Абсолютная тишина сопровождала его. Он только боялся оглянуться. Вяло нажал кнопку, и появился спасительный лифт. Как только в него вошёл, всё словно утихомирилось.

— А что, собственно, произошло? — спокойно рассудил он, направляясь к автобусной остановке. — Подумаешь, люди. Ну, рыла. Ну, жуткие. Ну, кошмарнее любых снов. Но всё-таки люди. Не убили же меня. Другие бы ещё съели.

И Вадимушка облегчённо вздохнул.

Вечером, возвращаясь домой, он старательно не нажал кнопку восьмого этажа. Но лифт всё равно почему-то там остановился. Открылась дверца. Сердце его истерически забилось, словно стало живым существом. Вадим, однако, не выходил из кабины. А дверь всё не закрывалась и не закрывалась, вопреки смыслу и разуму. Она оставалась открытой, а Вадим, точно парализованный, не нажимал ни на какую кнопку. Потом нажал, но лифт не сдвинулся. И он почувствовал: кто-то идёт, огромный, судя по тени. Вдруг протянулась длинная рука, чёрная, мощная. Ничего, кроме руки, Вадимушка уже не видел. Рука нажала на кнопку, степенно отдёрнулась, и только тогда дверца закрылась и кабина поползла именно на двенадцатый этаж, куда и