главное, глаза — глаза были чудовищно другими. Это было иное существо, а не Вадим. Это «иное» подошло к упавшей на постель Ниночке. И, отсутствующе взглянув, почесало Ниночку за ушком.

Нина потеряла сознание.

…Вскоре «Ромес» вышел из квартиры. На улице люди, как всегда, спешили, но наиболее чуткие вздрагивали, приближаясь к нему… «Ромес» взял машину и ясно выговорил случайному водителю:

— Шереметьево-2.

Водитель думал только о деньгах и ничего не заметил. «Ромес» молчал, единственно — вынул из внутреннего кармана пиджака заграничный паспорт и как будто проверил его. В аэропорту мертвенно-спокойно он прошёл весь контроль. Направление его было: Южная Америка, Перу.

…Ниночка очнулась, когда в дверь настойчиво звонили.

Пугаясь стульев и любого шевеления, она открыла, так как услышала голос знакомого ей Сучкова.

Сучков вломился со старичком, тем самым блаженным и прозорливым.

Ниночку в полуобморочном состоянии отправили на скорой помощи в больницу. Она только бормотала: «Ушко… ушко… ушко!»

…Через час Сучков со старичком (вид у него был совсем непритязательный) сидели в уютном кафе в центре Москвы.

Блаженный старичок за кофием поучал Сучкова:

— Как же вы так промахнулись, Семён Палыч?.. Не ожидал я от вас этого…

Сучков краснел и потел.

— Да, проморгали вы, проморгали… А такое проморгать нельзя… Слава Богу, этот «Ромес» укатил от нас, из Расеи… В Перу…

— В Перу? — удивился Сучков.

Блаженный старичок так захохотал, что пролил кофе.

— Да вы что, Семён Палыч… Это по паспорту — в Перу.

— А на самом деле?

— А на самом деле после Перу окажется он в одной очень далёкой стране… Стране счастливых каннибалов… Вот где! — Старичок опять расхохотался. — Ни на какой географической карте вы такую страну не найдёте… Но там он развернётся, ох развернётся, родной…

Сучков завял.

— Однако восьмой этаж мы почистим, — с доброй улыбкой заметил прозорливый старичок. — Это вполне в наших силах. Хотя будет трудно.

— А как же Вадим? — робко спросил Сучков. — Его душа, в смысле…

— Это уже не наша забота, Семён Палыч. Он умер, бестелесно, так сказать. Но, надеюсь, ему повезёт. А наше дело теперь — прогнать нечисть с восьмого этажа. О них, впрочем, «нечисть» сказать мало. Слишком крупные и сложные существа. Но я и не таких видывал, — добродушно закончил старичок.

Перелётный

Playboy 9, 2002

Саша Ключев, двадцативосьмилетний неженатый молодой человек, живя в Москве, в хорошей однокомнатной квартире, мечтал о том, чтобы уйти из этого мира. Нет, не самоубийство: Саша, в общем, был оптимист и при одном только напоминании о загробной нечисти фыркал. Он имел в виду нечто иное. Но что могло быть этим «иным», он не совсем соображал. Порой, однако, он мечтал о том, чтобы облететь и познать всю Вселенную, не только нашу, но и все остальные миры, видимые и невидимые.

Его закадычный друг Анатолий Полумраков так хохотал, когда Ключев высказывал ему свою заветную мысль, что пугал своим хохотом кошку Ключева, которая в таких случаях забиралась под шкаф.

Даже по ночам, во сне, Полумраков иногда дико заливался лающим хохотом, когда где-то в сновидениях ему являлся Ключев со своим кредо.

В целом же Полумраков был большой оригинал: он обожал, прямо-таки парил, если кто-нибудь (неважно кто) делал ему подлость. Сашку Ключева он любил, считал его единственным, но и его, бывало, умолял сделать ему гадость. Ключев обычно отмалчивался. Но и у самого Саши тоже были небольшие странности. Не такие, как у Полумракова, но всё-таки. Дело в том, что Ключев порой забывался. Забывался он ненадолго, но фундаментально. Пустяки, впрочем. Ну, задумался человек, к примеру, о смерти или ещё какой-нибудь чепухе и выпал из общего разговора минут на пять, скажем. Главное, что Ключев был непьющий. Это, пожалуй, обижало всех, кроме Полумракова, который ради дружбы и не такое прощал.

Жизнь, между тем, была какая-то беспокойная. То война где-то грянет, то ещё хуже — землетрясение. Или, скажем, бандитизм какой-то безграничный. Одним словом, конец одного тысячелетия и переход к другому.

Галя Лопаткина, двоюродная сестра Ключева, уверяла, вопреки общему мнению, что конец мира уже давно был и мы как бы живём, когда сам мир уже давно закончился, но ещё пульсирует.

Полумракову и эта идея нравилась, но над таким серьёзным мнением он боялся надсмеяться. Он многое прощал Гале, потому что она, одну за другой, делала ему подлости. Он готов был даже влюбиться в неё за это, но трезвость ума не позволяла.

Однажды сидели они втроём на квартирке у Ключева. Ключев как раз забылся, а Галя, не зная, какую ещё подлость сделать Полумракову, возьми да и плюнь ему на штаны. Ну нашло на неё что-то, обычно она была девушка интеллигентная. Полумраков на этот раз рассердился и фыркнул, дескать, намёк понял, но он не имеет под собой никаких оснований.

Ключев, уйдя в сон, далеко от этого бредового мира, видел, что на небе появилось две луны. От шума он проснулся, но ситуацию не посёк…

Галя с виноватым видом сидела на табуретке и твердила, что это просто ничто: она-де не могла придумать, какую ещё гадость сделать Анатолию, и потому плюнула. Полумраков, красный от возмущения, что-то лепетал…

Ключев тяжело вздохнул, и с этого момента жизнь его круто изменилась. Он и раньше любил читать древнюю философию, а теперь вдруг его просто нельзя было оторвать от таких книг. Был он, между прочим, неплохим бизнесменом, мелким, конечно, но на жратву хватало. Как он умудрялся сочетать своё забытьё и прочие увлечения с делом — одному Богу известно, но он сочетал без особого труда, не стремясь к лихим заработкам. «Все кругом как-то существуют, — говорил он. — Важно, что существуют, а не что плохо живут. Да и хорошо жить — тоже плохо».

Не все были с ним согласны, но планета крутилась, правда, в неизвестном направлении. И, как ни странно, в его компании всем было весело.

А Ключев всё читал, читал и думал. Года через два блуждающие прозрения начали одолевать его. Он до того поумнел, что его стали пугаться. Знакомый Ключева, заслуженный старичок, индолог, истоптавший всю Индию вдоль и поперёк, только в изумлении качал седой головой, слушая мистические гипотезы Ключева.

— Оно бы, с одной стороны, хорошо, — говаривал старичок. — Но, с другой стороны, выходит за границы возможного. — И старичок разводил руками.

А в заключение их встреч сказал:

— В отношении твоих проектов, Сашок, мы, люди, просто курицы. Потому я, как какой-нибудь