теперь попадется где-нибудь в литературе фраза: «При виде этих иглокожих яств у морской улитки Долиум слюнки потекли», я буду знать, что это не метафора, а точное описание событий.

— Куда уж точнее, — ухмыльнулась Долиум, а Кашалот выразил надежду, что слюнки у нее будут так же активно течь и при выжигании надписи на коапповской вывеске.

— Ну, ближе к делу, — сказала улитка, — сажайте на свой мрамор, давайте текст, рисунок или что там еще и не отвлекайте.

Коапповцы вернулись к мраморной плите вместе с гравером, она была бережно посажена на полированную поверхность, Удильщик вручил ей эскиз вывески, и Долиум, едва взглянув на него, тотчас приступила к работе. А председатель КОАППа и его верные соратники тихонечко удалились и, расположившись на берегу озера, стали с нетерпением ждать…

Вдруг из озера до них донеслись многочисленные юные голоса, распевавшие песню. При первых же ее звуках Человек встрепенулся, прислушался… Слов вначале было не разобрать, но по мере приближения поющих к берегу текст песни становился понятнее. Не очень стройный хор пел:

До чего же грустно нам, что минула

Школьных дней чудесных череда

Но куда б судьба нас ни закинула,

Мы их не забудем никогда!

Человек заулыбался и даже стал вполголоса подпевать. Улыбка была ностальгической.

— Друзья, — молвил он, повторив с хором две последние строчки, — это песня моей юности. Текст здесь, правда, чуточку изменен, но это неважно. Впервые эта песня прозвучала в очень давнем фильме «Разные судьбы». Ее пели там выпускники школы, только что окончившие десятилетку и по традиции бродившие всю ночь по городу после выпускного бала. С той поры эта песня стала как бы гимном выпускников,  их музыкальным паролем…

Пока Человек говорил, молоденькие певцы подплыли к самому берегу и стали хорошо различимы. Это была большая компания рачков-подростков, скорее даже юношей и девушек, стоявших на пороге взрослой жизни.

Председатель КОАППа любил общаться с молодежью, в данном же случае общение с нею могло к тому же скрасить томительное ожидание, ибо в эти ответственнейшие минуты, когда коапповская вывеска обретала зримые формы, заниматься чем-либо иным он был решительно не в состоянии.

Приблизившись к самой кромке воды, Кашалот обратился к рачкам, стараясь придать своему голосу как можно более жизнерадостное звучание:

— Здравствуйте, ребята!

— Здравствуйте! — хором откликнулись они.

— Давайте знакомиться: мое имя…

— Кашалот! — выпалила бойкая девчурка, по всей видимости заводила компании. — Вас в океане все знают. А меня зовут Баля, его Жолик, — она указала на симпатичного паренька, исполнявшего при ней, судя по всему, роль верного рыцаря. — А вот этого, — в голосе ее явно прозвучала нотка презрения, — Клей.

— Персональный приветик! — вякнул развязным тоном рачок, названный последним.

— Помолчи, хоть здесь, в КОАППе, нас не позорь, — тихо, но с угрозой произнесла Баля.

— А то живо схлопочешь, — предупредил Жолик.

— Из какого вы класса, ребятки? — спросил Удильщик.

— Из класса ракообразных, отряд усоногих рачков! — четко доложила Баля, словно рапортуя на пионерской линейке. — Жолик, спой им нашу песенку… если вы хотите, конечно, — поспешно добавила она, обращаясь к коапповцам.

Как и следовало ожидать, захотели все, а некоторые даже крикнули «Просим!»

И Жолик спел:

И в тропиках, и в Арктике живут ракообразные,

Ужасно интересные, весьма разнообразные.

Мы всюду — на поверхности и там, где глубина,

И как же нам обидно, что наши имена —

Веслоногие, жаброногие, листоногие,

Равноногие, разноногие, ротоногие

И, конечно же, мы, усоногие, —

Знают очень и очень немногие.

Так пусть запомнят дети

И даже старички.

Что рядом на планете

Живут на белом свете

Такие симпатичные,

Такие необычные.

Такие усоногие рачки!

— Вообще-то в отряде усоногих рачков несколько семейств, — пояснила Баля, когда стихли аплодисменты. — Наше семейство называется «балянусы» или, что то же самое, «морские желуди» — «балянус» на латыни и значит «желудь».

— Морских желудей я хорошо знаю, — обрадовался Кашалот, — я видел их много раз — подводные скалы сплошь покрыты их известковыми домиками.

— А почему же тогда эти подростки без домиков? — подозрительно осведомился Рак.

— «Почему, почему», — передразнила Сова. — А потому! Никому-то ты не веришь. Думаешь, ежели твои рачата сызмальства на тебя похожи, значит, у всех так? Ан нет!

Сову горячо поддержала Стрекоза: о правоте своей пернатой коллеги по КОАППу ей было известно по личному опыту. Ведь ее личинки и отдаленно не напоминают маму, даже обитают в другой, чуждой среде, чуждой для нее, но родной для Рака… Уж их-то, ее личинок, он, живущий по соседству, должен был бы знать? И о других его соседях напомнила Раку Стрекоза — о головастиках, также не похожих на взрослых, то есть на лягушек…

Она так его пристыдила, обрушила на его голову столько подобных примеров, что Рак — редкий случай! — пожалел о своей скептической реплике. А заключила Стрекоза свою тираду так:

— Что же удивительного, что и у морских желудей дети не похожи на родителей?

Эта невинная фраза вызвала бурный протест у Клея:

— Какие мы вам дети? — забубнил он обиженно. — Разве не видите усики?

Общий смех был ему ответом, а Гепард изрек нарочито серьезным тоном:

— Да-a, довод неотразимый, что и говорить. По этому признаку у многих животных даже новорожденные могут считать себя взрослыми — ведь они рождаются усатыми…

— Тоже могут сказать — дескать, мы и сами с усами, — вторила ему Сова, давясь от смеха.

— Так ведь вся штука в том, с какими усами! — не сдавался Клей.

— Ну что ты заладил, — не выдержала Баля, — разве только в усах дело?

— А в чем же? — полюбопытствовал Удильщик.

Его любопытство взялся удовлетворить Жолик.