class="p1">— Гораздо важнее, в смысле признаков взрослости, что на нас теперь форма: двубортная… — заметив, что оговорился, он тут же поправился, — то есть, я хотел сказать, двустворчатая хитиновая раковинка. Чтобы ее получить, надо шесть раз линять, а это у нас со дня рождения десять дней занимает.

— Как раз вчера, — гордо сообщила Баля, — мы окончили десятидневку!

Узнав об этом, председатель КОАППа и его сослуживцы от всей души поздравили рачков с окончанием. Балянусы, в свою очередь, поблагодарили за поздравление, — также от всей души, — и торжественно обещали отдать все силы для построения… А вот для построения чего, они не уточнили: Баля и Жолик переглянулись и замолчали, сделав знак остальным рачкам, чтобы они последовали их примеру, и таким образом замяли этот вопрос — как вскоре выяснилось, отнюдь не случайно…

Но в тот момент Кашалот ничего не заметил и проникновенно произнес:

— Итак, мои юные друзья, ваше детство окончилось… Это большое… Нет, лучше сказать, огромное, колоссальное событие!

— Ещё бы! — радостно согласилась Баля.

— У нас теперь есть всё необходимое для начала взрослой жизни: шесть пар ножек со щетинками, настоящие челюсти, три глаза…

— И усы! — вставил Клей.

— Снова здорово. — Жолик сделал выразительный и всем понятный жест, повертев передней ножкой у головы. — Прямо зациклился на своих усах. Ладно, успокойся — и усы тоже… — и он запел, а Баля подхватила:

Три глаза и двенадцать ножек,

Щетинки, челюсти, усы…

Как много совершить теперь мы сможем,

Если не тратить,

Попусту не тратить

Жизни драгоценные часы!

— Да-а, — протянула Баля и вздохнула, — в песне-то все легко и просто получается: «Как много совершить теперь мы сможем!» А что совершить, где совершить? Кто нам подскажет?

Пока она говорила, Жолик недовольно поглядывал на подружку и наконец сказал с досадой:

— Баля, ты не крутись вокруг да около, а выкладывай прямо: зачем мы приплыли.

— Ты прав, — согласилась она. — Так вот, после выпускного бала мы по традиции бродили всю ночь по озеру, пели песни, мечтали о будущем…

— Мечтатели… — Клей ухмыльнулся. — Всё равно кончите тем же, что и все балянусы: остепенитесь, построите домики…

— Замолчи, обыватель несчастный! — Баля, кажется, готова была вцепиться в него челюстями. — У тебя только домик на уме. Вот вы, Рак, удивлялись, что мы на родителей не похожи. А я и не хочу быть на них похожей! И Жолик тоже, и многие наши одноклассники. Знаете, почему?

— Почему? — спросили все в один голос, так как сказанные девушкой с большой горячностью слова очень всех заинтриговали.

— Потому что… Нет, пусть лучше Жолик вам покажет, как отец с матерью его уму-разуму учат, и вы всё поймете. Жол, изобрази.

Балин друг, в котором явно таился актерский талант, шаржированно и очень смешно воспроизвел назидательную речь своего папаши:

— «Запомни сын: самое главное в жизни — прочное положение. Для этого перво-наперво надо место хорошее подыскать. Тут важно не торопиться: пока молод — поплавай, осмотрись, приглядись… У тебя для этого все возможности — целых три глаза, не то что у нас с матерью — по одному. Хотя нам и один без надобности, всё равно никуда не выходим, а в своих домиках и с закрытыми глазами каждый уголок знаком».

— «В своих домиках»? — переспросил Кашалот, полагая, что Жолик просто оговорился. — Разве у родителей не общий дом?

— Что вы! — Жолик даже протестующе замахал передними ножками, словно Кашалот сделал невесть какое невероятное, немыслимое предположение. — У отца свой, у матери свой.

— И у моих тоже, рядом стоят, — обронила его подружка как бы вскользь, но видно было, что она делится наболевшим. — Они и познакомились через стенку. Я говорю: «Папа, зачем вам два дома? Отдайте один». А он: «Два надежнее».

— А дома… — снова вступил Жолик. — Хоромы! Шестистенки! Посмотришь — прямо каменный цветок, а не дом.

— Действительно, — согласился Удильщик, не раз видевший на дне поселки морских желудей, — домик Балянуса напоминает по форме тюльпан с шестью лепестками.

— Но лепестки-то известковые! — воскликнула юная поборница социальной справедливости таким тоном, будто с болью уличала близких родственников в присвоении общественной собственности в особо крупных размерах. — Я спрашиваю: «Папа, скажи, только честно, где вы с мамой взяли известь для стенок?» А он: «Химию надо знать, дочка. Известь что содержит? Кальций. А кальция в морской воде растворено сколько угодно, он бесхозный». Я ему: «Папа, что значит «бесхозный»? Ведь он всё равно не наш!» А отец в ответ: «Зато стенки какие — не прошибешь!»

— Знакомые речи, — поддакнул Жолик. — Родителей наших тоже не прошибешь. Отец говорит: «Мой дом — моя крепость». И лежит он в этой своей крепости на спине круглые сутки — ноги кверху, только время от времени крышу раздвигает.

— Ого, как в обсерватории! — заметил Гепард. — Он что, звезды наблюдает?

— Звезды? — Баля презрительно усмехнулась. — Наших родителей звезды не интересуют. Они как крышу раздвинут, ножки в щель высовывают и начинают загребать.

Коапповцы попросили уточнить, что следует понимать под этим словом.

— На ногах щетинки, — пояснил Жолик, — в них всякая мелкая живность застревает: веслоногие рачки, микроскопические водоросли, даже бактерии. Отец поучает: «Балянуса ноги кормят». И мать туда же: «Учись, сынок, что добыл, в дом тащи, а то есть такие недотепы, всё из дому; чужому отдаст, а сам ногу сосет»…

— А меня, — подхватила Баля, — мама всё насчет места наставляет: «На голом месте не поселяйся, только на обжитом. Увидишь поселок балянусов — значит, тут жить можно, раз другие живут». Я говорю: «Мама, но ведь кто-то должен поселиться первым, за кем придут потом другие!» А она: «Конечно, должен, но почему обязательно ты?» Вот и поговори с ними… Всю ночь мы размышляли, спорили — для чего мы живем на этом свете?

— Тоже мне мыслители доморощенные, — ввернул Клей и язвительно повторил: — «Для чего мы живем?» Смысл жизни им захотелось