– Мама, он тут! – радостно воскликнула Лерка. – Он где-то совсем рядом со мной! А может и не совсем рядом… – тут же добавила она, внимательно осматриваясь по сторонам. – Но он мне отвечал! Только что!

Лерка замолчала. Она вспомнила вдруг, что мать не может услышать Барабашку. Она вне их общего пси-поля.

Мать тоже молчала, молчала и смотрела на Лерку. Странно как-то смотрела. И долго.

– Я одного не могу понять, – проговорила она, наконец, – то ли ты притворяешься, то ли и в самом деле веришь во всё это… – мать запнулась, подбирая наиболее подходящее слово, – во всю эту чепуху. Если ты и в самом деле воспринимаешь всё это всерьёз – тогда, может… может, имеет смысл обратиться к врачу? Есть ведь специалисты в этой отрасли медицины… должны быть…

Вздохнув, мать замолчала. Она высказала своё, давно наболевшее, и теперь, по всей видимости, ждала ответа, хоть какого, но Лерка молчала. И матери пришлось продолжать дальше.

– Если же ты всё это делаешь нарочно, то я хочу понять: зачем? – произнесла она, тихо и устало. – Ради какой цели? И что ты хочешь доказать этим? И кому доказать? Мне?

Мать вновь замолчала и в комнате в который раз уже установилась продолжительная, напряжённая, тягостная даже тишина. Слышно было, как какая-то заблудившаяся муха с низким сердитым жужжанием пересекла комнату по диагонали, направляясь в сторону кухни.

– Твоё пси-поле изменилось, – сообщил Лерке Барабашка. – Сильно изменилось. Почему?

– Ты не поймёшь!

Лерка судорожно вздохнула, потом новая неожиданная мысль пришла вдруг ей в голову.

– Барабашка! – произнесла она громко, с каким-то даже вызовом. – Сделай так, чтобы моя мама в тебя просто поверила, если уж она не может тебя услышать!

Лерка замолчала, вся застыв в ожидании чего-то такого необычного. Чего именно она ожидала от Барабашки – этого Лерка и сама не знала, впрочем, ничего такого и не произошло. Вообще, ничего.

– Ну, хоть подними в воздух что-нибудь, как раньше! – прибавила она, с полной, впрочем, безнадёжностью в голосе. – Хоть что-нибудь! Ну, пожалуйста! Ты же можешь, правда? Или… или уже не можешь?

Лерка затаила дыхание. Не потому, что очень уж надеялась на чудо… просто на всякий случай. Ну же, ну!

– Я просто тебя не понимаю, – ответствовал Барабашка. – В твоих словах нет ни малейшего смысла.

Что ж, этого и следовало ожидать!

– Может, хватит из меня идиотку делать! – сказала мать, глядя в упор на Лерку. – Знаешь, всякому терпению есть предел!

Она направилась к двери, остановилась.

– Ты уроки сделала?

– Когда? – вопросом на вопрос ответила Лерка.

– Вот и займись лучше уроками!

Мать уже покидала комнату, когда её вновь остановили слова Лерки, брошенные ей прямо в спину:

– Если бы папа был здесь, с нами, он бы мне поверил! Обязательно поверил бы!

День тот же. Мать

Преодолевая внутренне волнение, мать вновь повернулась в сторону дочери. Какое-то время они молча смотрели друг дружке в глаза, потом Лерка вздохнула и первой отвела взгляд.

– Почему ты сейчас вспомнила о па… об отце? – тихо спросила мать. – Именно сейчас!

– А что?!

Лерка вновь взглянула в глаза матери и теперь в её взгляде был вызов… вызов и ещё что-то, не совсем понятное. Какая-то внутренняя боль, что ли…

– Что, нельзя?!

Мать ничего не ответила. Она лишь вздохнула и вновь направилась к двери. И вновь голос дочери остановил её.

– Мама! – тихо сказала Лерка. – Я хочу задать тебе один вопрос. Только один. Но ты… пообещай, что ты на него ответишь! Обещаешь?

Мать ничего не ответила. Она стояла, молчала, сжимая в руке дверную ручку, и даже спиной чувствовала на себе внимательный взгляд дочери.

– Обещаешь? – с какой-то непонятной настойчивостью повторила Лерка.

– Обещаю! – сказав это, мать внезапно ощутила, как что-то оборвалось в груди, какими ватными и непослушными стали вдруг ноги. – Я слушаю!

Какое-то время она напряжённо ждала вопроса… но время шло, а вопрос всё ещё не был задан…

– Я слушаю! – повторила мать, с силой сжав в пальцах дверную ручку и повернув, наконец, голову в сторону дочери. – О чём ты хотела спросить меня?

– Ни о чём, ма! – тихо и как-то устало проговорила Лерка. – Прости!

Она подошла к столу, снова за него уселась, раскрыла учебник химии. Лерка читала учебник, а, может, просто делала вид, что читала… мать же, по-прежнему молча и неподвижно стояла возле двери и смотрела на дочь.

– Я начала заниматься уроками! – быстро проговорила Лерка, не отрывая глаз от учебника. – Как ты и желала.

Мать слегка шевельнулась.

– Я хочу… – проговорила она, потом замолчала на мгновение и добавила: – хочу, чтобы ты знала: я тебя очень люблю!

– Я знаю, ма! – тихо отозвалась Лерка и перевернула страницу. – Я тоже люблю тебя!

Два дня спустя. Бублик

С самого раннего детства ей нравилось имя Анжела, но папа и мама додумались назвать её Любкой. И Любка была уверена, что именно это несуразное и даже допотопное имечко и явилось первоосновой и первопричиной всех её дальнейших бед и несчастий.

Тем более, что Любкой её так никто и не называл. Родители звали её Любчиком и Любимчиком, учителя, в тех редких случаях, когда они к ней обращались – просто Смирновой. Ну, а одноклассники и вообще наградили Любку обидным до слёз прозвищем Бублик. И самое обидное заключалось в том, что в оскорбительном этом прозвище имелась, увы, немалая доля истины.

Любка-Бублик и в самом деле напоминала немного вышеупомянутый мучной продукт. Впрочем, скорее даже не бублик, а какую-то сдобную ватрушку. Всегда, сколько она себя помнила, была Любка излишне полной, даже толстой, без малейшего намёка на само присутствие хоть какой девичьей талии. Толстыми были её короткие ноги, толстыми были руки с багровыми пальцами-сосисками. Плечи, шея, щёки… всё было несуразно толстым, а добавите сюда ещё конопатый нос картошкой, и невыразительные жидкие волосы цвета лежалой ржаной соломы. Их невозможно было причесать, эти проклятые волосы… всегда они торчали соломенными клочьями во все стороны сразу!

В приятной сей компании совсем не лишними выглядели круглые стекляшки очков, по-хозяйски оседлавших конопатую картофелину носа – просто несовременные очки эти придавали карикатурной Любкиной внешности по-настоящему законченный уродливый облик…

Девчонке её возраста, имеющей, к несчастью, подобную внешность, надлежало быть, по крайней мере, круглой отличницей – тогда у неё оставался хоть какой-то шанс добиться уважения окружающих. Но, увы, и тут природа-матушка сыграла с несчастным Бубликом злую шутку: учёба давалась Любке куда как тяжело, посредственные отметки, к сожалению, являлись самыми обычными и самыми многочисленными